— Буйвол, отданный десять лет назад! — огрызнулась Стая. — Какое нам дело до костей, которым уже десять лет?
— Или до того, чтобы держать свое слово? — сказала Багира, оскалив белые зубы. — Недаром вы зоветесь Свободным Народом!
— Ни один человечий детеныш не может жить с Народом Джунглей! — провыл Шер-Хан. — Отдайте его мне!
— Он наш брат по всему, кроме крови, — продолжал Акела, — а вы хотите убить его здесь! Поистине я зажился на свете! Одни из вас нападают на домашний скот, а другие, наученные Шер-Ханом, как я слышал, бродят темной ночью по деревням и воруют детей с порогов хижин. Поэтому я знаю, что вы трусы, и к трусам обращаюсь теперь. Я скоро умру, и жизнь моя не имеет цены, не то я отдал бы ее за жизнь человечьего детеныша. Но ради чести Стаи, о которой вы успели забыть без вожака, я обещаю вам, что не укушу вас ни разу, когда придет мое время умереть, если только вы дадите человечьему детенышу спокойно уйти к своим. Я умру без боя. Это спасет для Стаи не меньше чем три жизни. Больше я ничего не могу сделать, но, если хотите, избавлю вас от позора — убить брата, за которым нет вины, брата, принятого в Стаю по Закону Джунглей.
— Он человек!.. человек!.. человек!.. — завыла Стая. И больше половины Стаи перебежало к Шер-Хану, который начал постукивать о землю хвостом.
— Теперь все в твоих руках, — сказала Багира Маугли. — Мы теперь можем только драться.
Маугли выпрямился во весь рост, с горшком в руках. Потом расправил плечи и зевнул прямо в лицо Совету, но в душе он был вне себя от злобы и горя, ибо волки, по своей волчьей повадке, никогда не говорили Маугли, что ненавидят его.
— Слушайте, вы! — крикнул он. — Весь этот собачий лай ни к чему. Вы столько раз говорили мне сегодня, что я человек (а с вами я на всю жизнь остался бы волком), что я сам почувствовал правду ваших слов. Я стану звать вас не братьями, а собаками, как и следует человеку. Не вам говорить, чего вы хотите и чего не хотите, — это мое дело! А чтобы вам лучше было видно, я, человек, принес сюда Красный Цветок, которого вы, собаки, боитесь.
Он швырнул на землю горшок, горящие угли подожгли сухой мох, и он вспыхнул ярким пламенем. Весь Совет отпрянул назад перед языками пламени! Маугли сунул в огонь сухой сук, так что мелкие ветки вспыхнули и затрещали, потом завертел им над головой, разгоняя ощетинившихся от страха волков.
— Ты — господин, — сказала Багира шепотом. — Спаси Акелу от смерти. Он всегда был тебе другом.
Акела, угрюмый старый волк, никогда в жизни не просивший пощады, теперь бросил умоляющий взгляд на Маугли, а тот стоял, в свете горящей ветви, весь голый, с разметавшимися по плечам длинными черными волосами, и тени метались и прыгали вокруг него.
— Так! — сказал Маугли, медленно озираясь кругом. — Вижу, что вы собаки. Я ухожу от вас к своему народу — если это мой народ. Джунгли теперь закрыты для меня, я должен забыть ваш язык и вашу дружбу, но я буду милосерднее вас. Я был вашим братом во всем, кроме крови, и потому обещаю вам, что, когда стану человеком среди людей, я не предам вас людям, как вы предали меня. — Он толкнул костер ногой, и вверх полетели искры. — Между нами, волками одной Стаи, не будет войны. Однако нужно заплатить долг, прежде чем уйти.
Маугли подошел ближе к тому месту, где сидел Шер-Хан, бессмысленно моргая на огонь, и схватил его за кисточку на подбородке. Багира пошла за ним на всякий случай.
— Встань, собака! — крикнул Маугли. — Встань, когда говорит человек, не то я подпалю тебе шкуру!
Шер-Хан прижал уши к голове и закрыл глаза, потому что пылающий сук был очень близко.
— Этот скотоубийца говорил, что убьет меня на Совете, потому что не успел убить меня в детстве… Вот так и вот так мы бьем собаку, когда становимся людьми. Шевельни только усом, Хромой, и я забью тебе в глотку Красный Цветок.
Он бил Шер-Хана по голове пылающей веткой, и тигр скулил и стонал в смертном страхе.
— Фу! Теперь ступай прочь, паленая кошка! Но помни, когда я в следующий раз приду на Скалу Совета, я приду со шкурой Шер-Хана на голове… Теперь вот что. Акела волен жить, как ему угодно. Вы его не убьете, потому что я этого не хочу. Не думаю также, что вы долго еще будете сидеть здесь, высунув язык, словно важные особы, а не собаки, которых я гоню прочь, вот так! Вон, вон!
Конец сука бешено пылал, Маугли раздавал удары направо и налево по кругу, а волки разбегались с воем, унося на своей шкуре горящие искры. Под конец на скале остались только Акела, Багира и, быть может, десяток волков, перешедших на сторону Маугли. И тут что-то начало жечь Маугли изнутри, как никогда в жизни не жгло. Дыхание у него перехватило, он зарыдал, и слезы потекли по его щекам.
— Что это такое? Что это? — говорил он. — Я не хочу уходить из джунглей, и я не знаю, что со мной делается. Я умираю, Багира?
— Нет, Маленький Брат, это только слезы, какие бывают у людей, — ответила Багира. — Теперь я знаю, что ты человек и уже не детеныш больше. Отныне джунгли закрыты для тебя… Пусть текут, Маугли. Это только слезы.
И Маугли сидел и плакал так, словно сердце его разрывалось, потому что он плакал первый раз в жизни.
— Теперь, — сказал он, — я уйду к людям. Но прежде я должен проститься с моей матерью.
И он пошел к пещере, где Мать Волчица жила с Отцом Волком, и плакал, уткнувшись в ее шкуру, а четверо волчат жалобно выли.
— Вы не забудете меня? — спросил Маугли.
— Никогда, пока можем идти по следу! — сказали волчата. — Приходи к подножию холма, когда станешь человеком, и мы будем говорить с тобой или придем в поля и станем играть с тобой по ночам.
— Приходи поскорей! — сказал Отец Волк. — О Мудрый Лягушонок, приходи поскорее, потому что мы с твоей матерью уже стары.
— Приходи скорей, мой голый сынок, — сказала Мать Волчица, — ибо знай, дитя человека, я любила тебя больше, чем собственных волчат.
— Приду непременно, — сказал Маугли. — Приду для того, чтобы положить шкуру Шер-Хана на Скалу Совета. Не забывайте меня! Скажите всем в джунглях, чтобы не забывали меня!
Начинал брезжить рассвет, когда Маугли спустился один с холма в долину, навстречу тем таинственным существам, которые зовутся людьми.
ОХОТА КАА
Все, о чем здесь рассказано, произошло задолго до того, как Маугли был изгнан из Сионийской Стаи и отомстил за себя тигру Шер-Хану. Это случилось в то время, когда медведь Балу обучал его Закону Джунглей. Большой и важный бурый медведь радовался способностям ученика, потому что волчата обычно выучивают из Закона Джунглей только то, что нужно их Стае и племени, и бегают от учителя, затвердив охотничий стих: «Ноги ступают без шума, глаза видят в темноте, уши слышат, как шевелится ветер в своей берлоге, зубы остры и белы — вот приметы наших братьев, кроме шакала Табаки и гиены, которых мы ненавидим». Но Маугли, как детенышу человека, нужно было знать гораздо больше.
Иногда черная пантера Багира, гуляя по джунглям, заходила посмотреть, какие успехи делает ее любимец. Мурлыкая, укладывалась она на отдых под деревом и слушала, как Маугли отвечает медведю свой урок. Мальчик лазил по деревьям так же хорошо, как плавал, а плавал так же хорошо, как бегал, и Балу, учитель Закона, обучал его всем законам лесов и вод: как отличить гнилой сук от крепкого, как вежливо заговорить с дикими пчелами, если повстречаешь рой на дереве; что сказать нетопырю Мангу, если потревожишь его сон в полдень среди ветвей; и как успокоить водяных змей, прежде чем окунуться в заводь. Народ джунглей не любит, чтобы его тревожили, и всякий готов броситься на незваного гостя. Маугли выучил и Охотничий Клич Чужака, который нужно повторять много раз, пока на него не ответят, если охотишься в чужих местах. Этот клич в переводе значит: «Позвольте мне поохотиться здесь, потому что я голоден», и на него отвечают: «Охоться ради пропитания, но не ради забавы».