Когда мы сошли с самолета, Европа приветствовала нас легким морозцем, который по сравнению с русской холодрыгой оказался просто детским лепетом. Рассветало. Небо было очень красивым. Голубовато-красным. С прожилочками розово-рыжего. Пусть взлетно-посадочная полоса была очищена от «проделок непогоды» и обработана реагентами, на крыше аэропорта все равно лежал снег, выдавая зиму. Буквально через минуту, пока мы спускались вниз, подъехал чёрный «Бентли», из которого вышел Марк. Он помог Лине и мне спустить и тут же сообщил, что папа ждёт нас дома.
— Элен снова истрепала ему все нервы по поводу вашего прилета, — тяжело вздохнул Марк, открывая перед нами дверь машины, — Он сегодня поздно вернулся домой, поэтому не смог лично встретить вас в аэропорту.
— Понятно, папа элементарно уснул, — усмехаюсь я и сажусь в машину, — Надеюсь, он уже проснулся.
— Пусть выспится, — бросает Макс и плюхается рядом, — Я уже с ног валюсь от усталости, но, да, хочется поздороваться с папой.
Нас везли ещё около часа до дома. Макс опять спал. Линка восхищалась видами заснеженной Европы, уставившись в окно. Всё-таки мы ехали по лесу в наш знаменитый элитный коттеджный посёлок, если обзывать сие место по-русски. Я думала о Дэнни. Вспоминала, как ехала в машине и тихо рыдала сразу после похорон мамы. Мда, были времена. Ещё большее удивление у Лины вызвали фонари, высоченные заборы и ворота в сосновых лесах. Природа. Красота! Машина въехала на территорию нашего дома через такие же литые ворота, отличавшиеся от всех остальных только почтовым ящиком на столбе и рисунком.
Мы ехали ещё полчаса по дороге, освещённой декоративными фонарями. И! Вот оно. Дом! Я выпрыгнула из машины и побежала вовнутрь. Двери передо мной открыл папа. Он стоял в вязаном тёплом свитере и улыбался сонной улыбкой, распахнув объятия. Я замедлилась, дабы дождаться, когда медведь-брат вылезет из машины. Нас обняли сильные отцовские руки, а меня даже удостоили эдаких телячьих нежностей в виде пары поцелуев в макушку. Я подняла глаза, чтобы встретиться ими с папиными, и увидела усталое, слегка отёкшее у глаз лицо. Он улыбался, да, однако мне не хотелось видеть вымученную улыбку.
— Как полет? — спросил папа быстрее, чем я успела открыть рот, и переключился на Линку, — А вы, должно быть, Линочка? Ричард Сарториус, очень приятно с вами познакомиться.
— Шикарно, пап, — ответил за нас троих Макс и поспешил высказать очередную свою догадку, касающуюся изнеможенного вида нашего отца, — Чтобы не проводить рождественские каникулы с Ведьмой и Злюкой, ты решил загрузить себя работой до потери пульса?
— Макс, в кого ты такой догадливый? Точно, это гены Катрин, — пробурчал папа и отпустил нас, томно вздохнув, — Теперь вы приехали, и я смогу отоспаться как следует. Разве есть ещё способы сбежать от Элен и Саманты? Ладно, на улице холод, все в дом и по постелям.
Прихожая и хол-гостиная с широкой лестницей в мраморе произвели на Линку неизгладимое впечатление. Все блестит. Все роскошно, но одновременно уютно. Когда мы только сюда переехали, дом был еще не готов. Папа жил в маленькой трёхкомнатной квартире в Дании. Он никогда не задерживался где-то очень долго. Понятия не имею, с чем это было связано, но точно не с работой или Элен. Папа много и часто переезжал и таскал нас за собой, как чемодан. Мы не ходили в школу месяца два или два с половиной. Что мы тогда делали? Практиковали английский, смотрели Европу, гуляли по разным городам и все это только с папой. Он присутствовал в нашей жизни 24 часа в сутки, будто ему больше нечем было заняться. Я теперь понимаю, он пытался преодолеть пропасть между нами. Папа сам виноват в том, что эта пропасть появилась. Он привык держать все в себе. Разрыв с мамой, ее смерть сильно ударили по нему. Папа переживал все внутри. Ничем не делился с нами. Наоборот, боялся подойти к своим собственным детям, поговорить с ними, как-то успокоить.
Нас разобщил не мамин уход, а папино предательство. Да, именно так. Ребёнком мне казалось, что он нас предал. Я была слишком мала, чтобы понять папу. Я не могла простить его еще очень долго. Я говорила ужасные вещи ему в глаза. Я раз за разом повторяла, как сильно его ненавижу. Однажды мне в голову взбрело сбежать из дома. Я ушла. Стырила его банковскую карту, нашла свои старые ключи от дома и с рюкзаком пошла на автовокзал. Мне было двенадцать, если что. Купила себе билет на автобус. И почти доехала до России. Меня поймали спустя неделю. Как так? Ну, я была очень осторожна, а до этого около месяца тщательно все планировала и продумывала детали. Это был мой тонкий расчёт. Я даже покупала еду на автозаправках и выходила раньше конечной остановки, чтобы папа дольше мучился. Но меня выследили по денежным переводам с папиной карты. Он был в шоке, когда забирал меня в Минске. Я тогда снова сказала, что ненавижу его. В его глазах что-то разбивалось каждый раз, когда я ему это говорила. Мне нравилось смотреть, как папу грызёт чувство вины. Мне было некомфортно жить в его доме с Элен. В те годы она была особо брезглива и зла особенно ко мне. Она ненавидела меня. Особенно сильно. Меня все ненавидели. В школе, дома. Я не нравилась людям. Их раздражало мое поведение. Со временем я научилась это не замечать. Просто игнорирую по сей день. Это как из горячей воды в ледяную прыгнуть.
У меня развилась депрессия. Об этом папе сказал психолог, к которому он меня после этого начал водить. Скорее всего ему присоветовала жена его лучшего друга. Я — сложный ребёнок. У меня есть свои скелеты в шкафу. Порой мне лишний раз страшно даже заглядывать в свой шкаф хоть одним глазочком. Это печально. Очень печально. Наши отношения с папой долго не налаживались. Однажды он сорвался и от бессилия рявкнул: «Ну почему ты не такая, как твой брат?!». Действительно, с Максом у него было все прекрасно. Они помирились и хорошо ладили, хотя мой брат тоже долго упирался и не шёл на контакт. Но мужчине с сыном проще найди общий язык. Папа не хотел понимать меня. Он не мог понять, что мне тяжело жить в его мире. Тяжело говорить на ломаном английском, тяжело видеть, как Элен сюсюкает с Самантой и называет меня «дочь шлюхи», когда моей мамы уже нет со мной. Я не находила себе места в папином мире. Слишком сильно мне хотелось вернуться домой, где у меня были мама и Макс, мои друзья и фигурное катание.
Я стала резкой, вспыльчивой и снимала свой блог. Кроме телефона и рамки с маминой фотографией у меня больше нечего из прошлого не осталось. Как-то Саманта мне на зло разбила эту рамку. Я хорошо ей вмазала. Когда папа закончил ругаться с Элен, защищая меня, он вошёл и, увидев меня рыдающей разбитой рамкой, наконец все понял. Я даже порезала палец, пытаясь собрать осколки. Мама — причина моего плохого поведения. Ее смерть. И ее недостаток. Тогда папа предпринял первую удачную попытку примирения. Мы выбросили разбитую вазу и решили выбрать и купить новую.
А раньше у нас были отличные отношения. Наверное, всем бы детям таких с родителями можно пожелать. Я всегда считала свою семью идеальной. У нас были мама и папа. У некоторых была мама, но не было папа. Я не понимала, как так может быть. Иногда папа уезжал, потом возвращался с подарками для нас и цветами для мамы. Обычно он привозил для нее ювелирные украшения небывалой красоты, а она не хотела их принимать, говорила, что не в дорогих подарках счастье. На что папа всегда отвечал, что именно поэтому ему вдвойне приятнее выбирать их и дарить только ей. Они были идеальной парой. Они были лучшими родителями. Макс и я имели лучшую семью, которую даже представить себе нельзя. Я много раз сказала «идеальный». Это осознанный повтор. Иначе мне не подобрать другого слова, который бы описал мой тёплый и уютный дом. Пожалуй, все хорошее слишком быстро кончается. Потом они с мамой поругались. Мы с Максом сидели и слушали их брань.