Откуда Элен об этом знает?! Чувствую, когда она забеременела якобы от папы, заранее знала на что давить, чтобы записать Саманту на папино имя. Сучка! Папа не успел ей ответить. Вошла я и со всей дури бабахнула дверью. Меня одолевала ярость. Я едва смогла совладать со своими кулаками. Элен от удивления или неожиданности широко распахнула глаза, но потом её нахальная, обколотая ботоксом рожа надулась от возмущения. Кто из нас должен быть возмущён и зол?! Явно не она. Эта женщина испортила все: папину жизнь, мамину жизнь, наше детство. Она причастна к тому, что мамы не стало. Она заставила её порвать с папой. Кстати о нем, мой отец виновато поджал нижнюю губу. Он всегда так делал, когда чувствовал передо мной неудобство, извините за туфтологию, банально вину. Он не хотел, чтобы я слышала весь этот концерт без заявок телезрителей.
— Не смейте так говорить о моей семье! — в гневе кричу я и стукаю кулаком по мраморной столешнице барной стойки, — Главная шлюха в этом доме — это ты! Проваливай уже из нашей жизни по-хорошему, пока еще можешь!
Папа вылупился на меня, не ожидав моего появления. Минуту погодя, он слегка улыбнулся, ему было приятно, что я нашла в себе силы заступиться за нашу семью. Естественно! Это мой долг!
— Поглядите, у кого зубки прорезались, — Элен Немедленно среагировала, не выдавая своего страха передо мной, но её глаза, смотревшие на меня, как на бомбу, не могли скрыть ужаса, — Ты, избалованная маленькая дрянь, подняла руку на Саманту за то, что она всего лишь сказала правду о твоей мамаше.
Я вскипела от её слов. Мне захотелось плакать от злости. Стереотип о маме, позорящий ее перед людьми, появился из-за этой алчной, завистливой женщины. Папа был на грани того, чтобы припечатать Элен к стеночке, но она только этого и ждала, чтобы потом обвинить его в домашнем насилии. Нельзя. Я подошла и взяла отца за руку. Этот жест оказался самым верным решением для папиного успокоения.
— И? Твоя «правда» не стоит ничего по сравнению с тем, что всегда было у моей мамы. Ты — всего лишь завистливая тварь, корчащая из себя жертву, — рычу я и случайно впиваюсь ногтями в папину руку, сжимая её в ярости, — Саманта не изменила папиного отношения к тебе, и ты решила опозорить нашу мать. Знаешь, чего я хочу? Я хочу, чтобы однажды Саманту назвали дочерью шлюхи, чтобы в нее тыкали пальцем из-за тебя, чтобы она оказалась в шкуре девочки, которая обожает свою мать, и дерётся со всеми, кто пытается запятнать её имя. Я хочу, чтобы она стала мной!
Элен ошарашено посмотрела на меня. Она явственно это представила и заткнулась. Ей было нечего сказать. Папа сочувственно на меня посмотрел. Он не догадывался, что я чувствовала все эти годы, что творилось в моей головушке до сего момента. Мне захотелось плакать. Но в моих глазах полыхали огоньки гнева и ненависти. Безумные огоньки. Я жаждала всего, о чем только что сказала. Я даже не хотела, я именно жаждала. Неистово. Страстно. Безудержно. Я имела на это право.
— Ещё одно слово в адрес моих родителей, и я тотчас воплочу свою мечту в жизнь, — добиваю я и, отпустив папину руку, подхожу к Элен вплотную, вцепившись взглядом в ее ошарашенные глаза, — Я уже не та маленькая наивная девочка, кокой ты меня впервые увидела. Учти это, прежде чем решишь сделать гадость моему отцу, брату или персонально мне.
Я стала безжалостной к своим врагам. Я больше не жалею их за наивность. Есть вещи, которые нельзя простить или забыть. То, что эта женщина сделала для моей семьи я не могу спустить на тормозах. Пожалуй, с маминой смертью мне перешли её обязанности — хранить и оберегать мир и покой в нашем доме, по-женски вступаться за отца и брата и быть для них опорой и поддержкой, как они для меня. Папа и Макс — каменная, нет, железо-бетонная стена, за которой я могу легко спрятаться, поэтому я не позволю какой-то сучке испещрять мою стену. Здесь я хозяйка. Теперь Элен это осознала. Она стояла бледная, пытаясь неумело замаскировать свой страх за гордыней и высокомерием. Не пройдёт. Не в этот раз. Я задела её за живое. Скажем, взяла за жабры, как только умеет женщина. Не отрицаю, чтобы так научиться, надо стать не меньшей сучкой и эгоисткой. Разница в одном: я не перешла тонкую грань между лицемерной тварью и божьим одуванчиком. Я заняла промежуточное положение. Это удобно.
— Кишка тонка, — обороняется Элен и все еще смотрит на меня сверху-вниз, хотя понимает, что уже сдала позиции, — Я влиятельнее тебя. У меня есть связи, которые тебе и не снились. Ты всегда будешь никем в этом мире.
Пустые слова по-настоящему никчемного человека.
— Не забывай, ты меня создала, — хитро и коварно улыбаюсь я, для устрашения перейдя на шёпот, — И именно ты научила меня тонко издеваться над людьми. Кто знает, что может придумать моя сообразительная головушка? Например, Саманта из Мисс Популярность превратиться в изгоя школы.
— Ты не посмеешь. Саманта — твоя сестра, — шипит Элен и с опаской смотрит на меня, воспринимая меня как явную угрозу, — Ты опозоришь своего любимого папочку.
— Мы все знаем, что это не так. Мы опозорим этим только тебя, — с наигранным коварством продолжаю напирать я, но это смотрелось чертовски убедительно, — Пришло время ей побывать в моей шкуре. Раз ты считаешь, что дети должны расплачиваться за ошибки своих родителей.
— Ах ты, чертовка! — огрызается Элен и, воспользовавшись моментом, смывается, — Только попробуй и от тебя мокрого места не останется.
Я самоуверенно хмыкнула. Элен испугалась и решила быстро уносить ноги, пока папа не решил вклиниться в разговор. Она впервые в жизни так сильно меня испугалась! Как только входная дверь за ней хлопнула, я выдохнула и сняла оборону. Моя крепость устояла. Ура! Но не стоит расслабляться. Я взобралась на высокий барный стул и распласталась по холодненькой столешнице. Фух, это был один из самых сложных разговоров в моей жизни, потребовавший максимум актёрского мастерства и силы духа, которое были посланы мне свыше. Тяжело!
Папа находился под впечатлением. Когда я бросила на него вымученный взгляд, он ответил мне таким же. Очевидно, он находился под глубоким впечатлением от услышанного. Возможно, наша стычка с Элен задела его самолюбие. Обычно он все время заступался за меня, а сейчас вроде как его маленькая дочурка сама наваляла мачехе. Его взгляд был полон глубоких мыслей. Он стремительно прокручивал в своей голове мои слова, что-то в нем менялось. К нему приходило понимание истинной причины моего плохого поведения. Почему я все эти годы доставляла ему столько проблем. Почему я была задирой и забиякой. Потому что твоя дочка — боец, который пытался справляться со всеми своими проблемами, который пытался отстаивать честь своей матери перед целым обществом, считавшим иначе. Она выступила против всех. Одна. Папа понял наконец. Возможно, он впервые оценил масштабы бедствия.
— Кажется, я снова многое упустил, милая, — томно вздохнул папа и сел на соседний стул, — Прости, Полин. Я сваливал все на переходный возраст. Я опять облажался. Сейчас ты была великолепна. Ты вынуждешь меня повторить в сотый раз одну и же фразу: я невероятно горд, что я твой отец.
— Пап, отстань уже. Правда, мне надоело, что эта женщина безнаказанно вторгается в нашу жизнь со своими кознями и оскорблениями! — восклицаю я и одновременно с этим громко зеваю, — Бесит! Элен постоянно упрекает тебя, сам знаешь в чем, не так ли? Кто ей дал право?! Будто ты сам хотел, чтобы… ну, ты понял! Мамы в живых нет, но эта женщина все равно продолжает нести о ней всякий бред! Но самое обидное, что она заставляет людей верить её словам. Она внушила всем всякую ересь! Выдала желаемое за действительно! Я искренне ненавижу её за то, как она обращается с вами, будто вы — мусор! Поэтому я больше не собираюсь молчать! Хватит тебе за меня заступаться.
Папины глаза округлились. Он смотрел на меня так, будто я совершила героический поступок. Мои слова тронули его? Заставили отступить от образа гордого, сильного и непоколебимого мужчины? Видимо, раз мой отец смотрел на меня глазами, полными одобрения, вины и раскаяния. Он сожалел о многом в своей жизни. Я не могу этого отрицать, но он никогда не скажет мне о чем именно. Его сожаления закрыты под семью замками, чтобы никто не мог о них узнать. Первое и самое главное — Элен и все, что с ней связано. Думаю, здесь не надо быть психологом, чтобы это понять. Помимо этой женщины в жизни моего отца было слишком много моментов, о которых я не знаю. Он никогда о них не расскажет. О многом папа молчит, потому что боится потерять нас, отвернуть своими словами. Мы — его единственные дети. Папа может довериться нам, потому что мы любим его таким, какой он есть. Я хочу, чтобы папа об этом знал.