Кажется, что сотовый телефон изобретён специально для девушек 16–25 лет, то есть находящихся в самом-самом расцвете своей репродуктивной функции, пущенной, однако, согласно веяниям нашей цивилизации, «по ветру» — все удобства для того, чтобы они могли «разрулить» и «развести» — двух и более «друзей». Сам обычный телефон, когда он годов с 70-х стал вещью заштатной, в корне изменил всю «романтику романса» в сторону «освобождения», и фраза «позвони мне», если вдуматься, не представляется такой уж невинной… Была лишь одна существенная загвоздка — телефон-то он один на всех — почти всегда рядом ушки: супруг(а), детишки, сослуживцы по работе…
Я тоже решил поиграть в эту игру. Было очередное заседание студии «АЗ», я решил пойти, а Зельцер должна была сидеть дома, дожидаясь звонка или факса от матери. Она настолько не могла меня отпустить, что даже сама выдала мне с собой свою трубу (раньше мне такое не приснилось бы даже и в страшном сне!). И как только я вышел из дому и скрылся из обзора из её окошка, я стал набирать номер Инночки (вроде бы договаривались с ней раньше, что она придёт, но ведь наверняка уже забыла)…
Её конечно не было, и я пришёл один. Приехал Левин — хоть Котовск и во! — город, теперь он почему-то живёт в Анапе, работает журналюгой на фестах и спичрайтером их головы, в нормальном костюмчике при галстуке и с молодой женой. Короче, стал насосом. Это всё мне передали на словах, а также и то, что до него тоже дошли слухи, что я стал насосом и что «Серёжа тоже рад за меня» (вообще-то я не планировал посещать эту трогательную встречу, а хотел использовать её как предлог для встречи с Инной, чтобы от входа забрать её куда-нибудь в более подходящее место). Возник вопрос имиджа — ну и что я покажу ему? — как был Лёня, осунувшийся, небритый, похмельный, в тех же потёртых милитаризированных штанцах и светофорной курточке, так и остался — разочарований на всю жизнь.
Просто активизировать минимум — во-первых, опоздать, во-вторых, чувствовать себя хорошо — зашёл по пути треснул кружечку… Короче, я завалился явно навеселе, с банкой дорогого пива в одной руке (она ещё обмотана цепочкой), в другой мобильник (о ту пору они были довольно-таки ещё не у всех), в который произносится не очень тихий и не очень цензурный монолог — все аж поразинули рты — «А я ебу, блять?! Факс, факс — хуякс! Ну подъезжай, а хули», — завершил я, выключив телефон и звякнув цепью, развязно осел в кресло, отхлебнув пива, как бы говоря: «Ну продолжайте, продолжайте, чего же вы» — ну разве ж этот человек может быть обсосом?!
Наконец-то дозвонился (из сортира) — Инна сказала, что не придёт — оно и к лучшему, потому что тут уж была Зельцер. (Совместить их было б весьма проблематично!). По окончании пошли к мусорке пить «Яблочко». Я всячески отказывался и хотел домой, а Эльмира и товарищ Долгов — напротив. Это было что-то — залитый под завязку Алёша стоит в центре круга из дюжины котовских шизореволюционьеров и повествует им об «акции в поддержку Лимонова» — он страшно орёт, жестикулирует, матерится и… врёт:
«А у меня, блять, пять боевых вылетов!» А я говорю: «А я в рот ебал пять твоих вылетов! Мне, блять, по хую вообще!»
Продолжение 6.
Потом снимали.
— Шрамы, татуировки?
Гроб закатал штанину — рожа панка с ирокезом, хотел ещё кое-что обнажить… Рома просто снял майку, и они чуть не упали в обморок — настолько он весь изукрашен всеразличными козлами, змеями и пентаграммами.
С отпечатками пальцев начали с меня. Петрович долго разграфлял лист — казалось, что он воспроизводит эту операцию впервые. Я тоже впервые, к тому же нелегко так искорявить руку. Мне досталось очень много краски, ладони были как в гудроне. Иди в сортир мой, мыло там есть, приказал он мне.
Я пошёл, взял обмылок и, сгорбившись над раковиной, тру — хлопнула дверь, шаги, обернулся: он. Сердце ёкнуло. Ну, думаю, не успею я разогнуться из этого положения, как он мне вмажет, а потом и размажет. Незаметно напряг руки, чуть выставив локти…
— Ну как — получается?
— Да не столь — мыло маленькое…
— Вот я как раз хорошее тебе принёс — держи…
Ага, вот оно — хвалёное циничное лицемерие — сейчас… я… обернусь… — на в табло!
Я обернулся. Он дал мыло.
— А что это за фигня — чернила что ль? — по-приятельски развязно осведомился я.
— Типографская краска.
— А-а, а я смотрю: что-то знакомое!..
— Ну ладно, отмывайся, — сказал он и, хлопнув дверью, вышел.