Как очнуться ото сна, преодолеть его инерцию? — в том числе и буквально — почти всю ночь я не сплю, хотя вроде и не работаю, как наш любимый Достоевский — так, мучаюсь, иногда вскакиваю, записываю какие-то невнятные строчки… — однако полдня я, как и «Федя» в воспоминаниях его молодой супруги, нахожусь в подавленном состоянии и не могу ничего делать. С другой стороны, там меня никто не ждёт и ничего не волнует, к чему бы можно было стремиться. Разве что к исследованию колец Змия… или к Инночке?..
Внезапно раздались спасительные дурачие удары в дверь — пришёл Санич. Без сомнения, надо было выпить, но также неплохо было бы и закусить: я хотел есть, и Саша, как ни странно, тоже и даже очень. Пошли к Репе, хотя было рано.
Может Репинка чего-нибудь подаст убогим в честь праздничка, понадеялись мы. Но она, конечно же, не подала, а бутылку «Яблочки», принесённую нами, с радостью поддала. Тут я поведал, что у меня есть мясо, приготовленное специально для отбивных, его нужно только хорошенько промыть, отбить и отджярить. «Тащи, — приказала Репа, — щас всё отобьём, только быстрей — пока дома никого нету». Довольно долго мы намекали ей в пороге, что неплохо бы к мясу винца и что у нас нет денег, и, вдоволь отяготив, она наконец дала нам на бутылку портвейна.
Репотёща застала процесс в самом разгаре: три долбомана стояли за кухонным столом в ряд: Саша доставал из провонявшего мешочка и мыл, поливая из кружечки (воду отключили), Репа отбивала топором (молотка не было), причём ей было «сподручно» острым концом, я обмакивал в яйце, разведённом водой (молока и муки в этом доме не оказалось), и нажаривал, а одновременно ещё резал лук… В воздухе стоял шмар, на столе — ополовиненная бутилочка…
— Ой-йо-йой! — всплеснула руками она, и тут же вышла.
— Никому не дам. — Репа закрыла двери и приказала нам: — Быстрей выполняйте, и давайте одновременно пожинать!
— Что же ты, сыночек, сынку?.. — Для проформы упрекнули её мы, с жадностью и радостью набивая рот пожалуй одной из самых приятных в мире субстанций — горячим мясом, вином и репчатым луком с перцем — чисто по-мужски (для плохих девочек сообщаем: то же, что и курнуть конопли и запить горячей спермой).
Репа довольно урчала, по своему обычаю громко чавкала, но это выходило у неё как-то благозвучно, даже приятно. Вот-вот должна нечто изречь, думали мы, нечто непотребное, наподобие: «Да в рот копать всех этих радетельниц, родительниц и рожениц!», но она, благостно улыбнувшись и потянувшись, явила: «С родителями надо жить дружно, не то что вы, ослята». Мы с Саничем несколько смутились — точно ведь яблочко камнем в наш огород, в наш сад родительских скал. «Кот Реполеопольд», — шепнул я Саше, пока Репа отлучилась. — «Мажор хуев, — вторил он, — это всё лицемерие» — «Репоконфуций — мистер Двуличие!» — «Семья, работа, дом — «знаем мы ваши причины!» Не только поев-выпив, но и почесав языки, мы были довольны. Осталось только одно, всегда пропагандируемое как удовольствие, но на самом деле для…
Тут пришёл О. Седых — тоже натуральнейший дебилок, природный недоносок, бьющий об голову бутылки, легенда филфака и наш товарищ. С ним была некая подружка — согласно плану Репы, мы должны были все вместе навестить репожену в роддоме, а потом со спокойной совестью пойти в «городской парк отдыха и развлечений», и, «затерявшись в толпе, попытаться незаметно обожраться за счёт Седыха».
В пороге я наткнулся на знаменитый репорюкзачок — чёрный, удобный, судя по нашивке, Erebus — хочется даже поблагодарить сию фирму — неоднократно выдерживал в себе — какие там литры объёма! — по 10 бутылок — он был поистине незаменим, ведь затаривались мы практически ежедневно — таким манером в нём, согласно легенде, перебывали все напитки города Тамбова, а сам он, по словам хозяина, бывал и в Москве, и в Питере, и в Томске, и в Омске, и в Новосибирске. Репа никогда с ним не расставалась — во всех своих не прояснённых до сих пор похождениях — пока не женилась и не стала ходить на работу в костюмчике и галстуке с какой-то уёбищной папкой под мышкой. В общем, золото-золото раритет, а не рюкзак.
«Отдай, сыночек», — сказал я с мольбою в голосе. Репа замялась, затем начала перечислять все вышеперечисленные достоинства и заслуги оного, и я уж было потерял надежду…
«Забирай», — сказала она, разлыбившись. Е, комон, эврибади! С непривычки я путался в лямках. Надел, смотрюсь в зеркало — не идёт. «Не идёт, — говорит Репа, морщась, осматривая-поворачивая меня, — да и зачем он тебе: ты уж в годах, дятел! — хотя непонятно: одет-то ты вроде как сраный тинэйджер…» «Всё, полный сраный рэпер», — поддакнул Саша, намекая на мои широкие чёрные штаны и гломурную чёрную майку, сам одетый в китайскую майку «BOSS», спортивные штаны и совковые кроссовки «Adidas».
Вика, жинка, как зовёт её Репа, приветствовала нас из окна роддома. Хоть она пока не рожает, а на обследовании, примечателен сам факт, что розоватая Репинка не только сама розовеет (она-то говорит, что это румянец больной) и колосится, но и разрастается в мир репоотростками своими… По всему дому — мы заметили с Сашей — валяются книжонки по материнству и раннему детскому воспитанию… Интересно, нет ли у нашего просвещённого социума, где каждый умеет читать и у каждого высшее образование (даже у Репы!), популярных изданий с названиями вроде «Как умереть» или «Старость. Болезнь. Смерть: методические рекомендации»?..
В парке было оживлённо — не такое столпотворение, как на так называемый День города, когда весь центр будто бы превращается в центр Москвы, но всё же. Мы взяли пива и продирались к сцене, на которой выступала заслуженная местная группа «ТТ» («Температура тела», не подумайте чего!), после которой вышла сверхновая команда (состоящая сплошь из учеников лингво-математического лицея, то есть возлюбленной Сашей школы № 29) под названием «Факт!» — причём безо всякого постмодернизма — как известно, недавно даже воронежский «Факел» вынужден был сменить своё звучное название. Ребята явно мнили себя жёсткими звёздами большой тамбовской сцены, вели себя суперраскрепощённо, а играть не умели вообще, не говоря уже о текстах — это притом, что, как вы наверное знаете, последние два названных компонента (в отличии от первых двух) в рок-музыке не главное… Главное — не быть говном и не гнать его.
Мы стояли и охуевали, насколько выродилась наша родная музыкальная самодеятельность: два года назад на этой же сцене выступал «Беллбой» — ещё в своём первоначальном тотально мужском составе — хардкоровские прыжки в корно-адидасовских костюмах, чудовищно-брутальные рефрены «Спорт!» или «Бей лбом!», социальные тексты типа: «Нации нужен Эрнесто Че Гевара / Нации нужен Августо Пиночет / Нации нужен Иосиф Сталин / Нации нужен Доде Альфаед!» или — в адрес девушки-медсестры, которая непочтительно отнеслась к человеку с дефектами речи — «Сука! Мразь! Жестоко! Несправедливо!» — всё с повтором вторым вокалом… Причём всё это происходило в день ВДВ, и вся эта пьяная кодла, окружившая сцену, не посмела даже устроить погром — по краям сцены сидело человек десять из других групп — все как на подбор лысые-бородатые и вообще нехилые ребята, в спортивных штанах и камуфляжных майках, со взглядом «Щас убью!». У десантуры наверно случился культурный шок от такого чудесного преображения обычной рокерской шаражки — волосатые хлюпики в косухах и всяких побрякушках, завывающие о гробах, упырях и их черепах, попытавшиеся устроить свой «угар» (будет вам и «шабаш», и «шабаш», и «сейшен» с «джемом»!) в парке, и тем более в сей священный день, сразу же (сразу же — я подчёркиваю!) отгребли бы ультранерукотворных, а потом кто-нибудь из них ещё раз десять спел бы под акустику «Мой «Фантом» как пуля быстрый…» и прочая. Однако без «Фантома», помнится, всё же не обошлось и у «Бейлбома» — исполненного, правда, всего пару раз, не больше…