Я опускаю глаза на фотографию и смотрю на двух детей, сидящих у камина с огромными улыбками на лицах — я и Фишер, в возрасте девяти и одиннадцати лет. В это верилось с трудом. Я не помню, чтобы они были здесь, я если честно, вообще очень плохо помню, что здесь происходило во время урагана.
— Вскоре отключилась электроэнергия, после того, как мы пришли сюда. Твои бабушка с дедушкой заняли взрослых делать еду и играть в настольные игры. Но вы, дети были так расстроены и напуганы ураганом, что никто не смог вас заставить успокоиться, — рассказывает мне Трип. Он делает паузу, чтобы откашляться и стучит ладонью по груди, на лбу у него выступила испарина, и мне совсем не нравится, как он выглядит.
— Трип? Ты в порядке?
Он отстраняет мою руку, когда я пытаюсь потрогать ему лоб, чтобы посмотреть нет ли у него температуры.
— Хватит суетиться вокруг меня, Люси-дочка, и позволь мне закончить эту историю, — жалуется он. — На чем я остановился? Ах да, у Фишера был кусок дерева, который он постоянно таскал с собой, он пытался что-нибудь из него сделать. У меня всегда были с собой инструменты, которые мне необходимы, если у кого-то возникают какие-то проблемы, поэтому он взял их, привел тебя за руку к камину и вы двое сидели вон там в углу с этой деревяшкой.
Трип на минутку надевает очки, и мы оба рассматриваем фотографию молча, я пытаюсь вспомнить, но Трип продолжает.
— Фишер начал что-то выстругивать, и ты постепенно успокоилась рядом с ним. Ты сидела рядом и молча наблюдала за его работой в течение нескольких часов. Он рассказывал, как все нужно делать, словно ты были его студентом, и он учил тебя работать с деревом. Бабушка даже принесла ему краски, и он позволил тебе ему помочь, раскрасить то, что он сделал.
Я всхлипываю и вытираю слезы, пока Трип говорит и быстрой вспышкой воспоминание проносится у меня в мозгу. Мне было грустно покидать остров на следующий день, и я не хотела расставаться с мальчиком, который сделал для меня кое-что, что я могла забрать домой.
— В целом, мы, наверное, просидели здесь в течение восьми или десяти часов. Когда ураган наконец-то закончился, стали собираться уходить, а ты начала плакать. И Фишер тогда отдал тебе то, что он вырезал, и твое лицо засветилось, как рождественская елка, — говорит Трип со смехом. — Я хотел бы вспомнить, что за чертовую вещь он тогда сделал.
И вдруг другое воспоминание всплывает у меня в голове, и я начинаю задыхаться. Я вспомнила, как он передавал мне то, что сделал. Он был покрашен в красный с белый, и был таким красивым, и я так радовалась, что помогла ему сделать что-то настолько удивительное.
Схватив фонарик, я вскакиваю с дивана и не говоря ни слова, мчусь к лестнице. Я перепрыгиваю через две ступеньки, несусь по длинному коридору до дверей комнаты «Маяка Фишера», распахиваю дверь и влетаю внутрь. Мое сердце колотится так сильно, словно готово выскочить из груди. Ветер и дождь бьют по стене дома, я медленно подхожу к окнам.
Вытянув руку, я провожу по красно-белому деревянному Маяку, который притягивал меня к себе все эти годы, после того, как я нашла его на чердаке, когда переехала сюда. Я спустила его вниз и поставила прямо здесь, в этой комнате в тот самый первый день, когда мне было шестнадцать лет. Я приходила сюда почти каждый день и сидела перед ним, рассматривая, проводя пальцами и любя его по причинам, которые я никогда не понимала.
Другое воспоминание всплывает в памяти — я вспоминаю, как мои родители запретили взять Маяк с собой домой, потому что он был слишком большим и не поместился бы в наши чемоданы, я проплакала почти всю дорогу с острова до дома.
Опустившись на колени, я поднимаю высокий деревянный Маяк с пола. В голове появляется еще одно воспоминание, и я хочу узнать верно ли оно. Перевернув Маяк вверх ногами, я всхлипываю, встретившись с действительной реальностью. Почерком Фишера, почти таким же, как и сейчас, только немного крупнее, и не столь аккуратным, вырезаны слова, которые заставляют мою трепыхающуюся душу болеть.
Я надеюсь, что однажды ты найдешь путь вернуться сюда.
И если ты это сделаешь, я буду ждать тебя у Маяка.
Я прижимаю Маяк к груди и раскачиваюсь вместе с ним взад-вперед. Как такое может происходить прямо сейчас? Он всегда мне обещал — найти свой путь вернуться ко мне, слова, которые мы сказали друг другу в день нашей свадьбы, о том, что мы возобновим наши клятвы и встретимся на Маяке... именно эти слова он вырезал на этом деревянном Маяке, когда ему было одиннадцать лет. Это кажется невозможным, но тем не менее это так. Я сама держу доказательство в руках и фото, рассказ Трипа, и мои маленькие воспоминания успокоили меня — это все правда и это действительно происходило.
— Я нашла свою вторую половинку, когда была еще ребенком, и она всегда будет любовью всей моей жизни, неважно, сколько пройдет лет.
Мы были предназначены друг для друга.
Нам было суждено влюбиться на этом острове…
Тебе суждено быть со мной, Люси.
У меня всплыли слова Трипа, рассказывающего нам, как сильно он любил свою жену и слова Фишера, которые он написал мне в своей записке, закружились быстрее ветра и дождя, который стучал по окнам.
Я ставлю Маяк на место, выбегаю за дверь и несусь вниз по лестнице. Залезаю в карман пальто Трипа, хватаю ключи от его внедорожника и несусь на улицу в суровый, пронизывающий ветер и дождь, оставшиеся спешат в холл и начинают звать меня обратно.
Глава 41
Люси
Сегодняшний день
Я пытаюсь снова дозвониться до Фишера, медленно пробираясь через затопленные улицы города, но бесконечно слышу один и тот же голос, сообщающий, что абонент вне зоны действия сети. Сердито закидываю телефон на сиденье, включаю дворники на более ускоренный режим и грудью наклоняюсь вперед на руль, пытаясь лучше разглядеть дорогу.
Я проезжаю мимо каждого заведения по Main Street, еду к Barney’s, на пляж, к дому Трипа, но нигде нет грузовика Фишера. Все окна закрыты ставнями, которые все установили сегодня днем, как только начали поступать сообщения о шторме, я единственная идиотка, которая рыскает по улицам.
Поездка в дом к Бобби приводит к тем же результатам, но, когда я добираюсь до Элли, я вижу припаркованные ее и машину Бобби на подъездной дорожке. Ее дом находится на холме, прямо на развилки дороги, разделяющая Main Street на две отдельные улицы, и относится к тем немногим домам, который не выходят непосредственно на пляж. Он стоит в стороне от отеля, которая представляет собой громадное сооружение и также является эвакуационным центром, дом Элли на данный момент является самым безопасным местом, потому что находится далеко от моря, и честно говоря, я рада, что она и Бобби находятся сейчас здесь, нежели у него в коттедже на берегу океана.
Я рванула на внедорожнике мимо их автомобилей прямо к дому, и замечаю, что ставни у Элли распахнуты и хлопают о стену. Дверь не заперта, я начинаю звать их, пробегаю через весь дом, но кругом тишина. Я слышу еле уловимый храп с цокольного этажа, который она использует в качестве дополнительной гостиной, быстро спускаюсь по лестнице, покрытой ковролином.
Я нахожу Бобби с Элли, свернувшимися на диванчике и крепко спящими. Наверное, в любое другое время я бы восхитилась этим милым зрелищем и засняла бы его на сотовый, но только не сегодня.
Я тихо пытаюсь их позвать, чтобы они не напугать, я спешно двигаюсь к дивану и трясу Элли за плечо. Она просыпается с рывком поднимаясь и смотрит на меня с растерянностью, потирая глаза спросонья.
— Что происходит? Сколько времени? — спрашивает она заспанно.
Бобби зевает и привстает за ней, моргая и глядя на меня с таким же растерянным выражением на лице, как у Элли.
— Вы не видели или может общались с Фишером сегодня? — спрашиваю я, пока они быстро пытаются свесить ноги и сесть на диване.
— Сколько сейчас времени? Господи, какой сегодня день? Почему, черт возьми, ты насквозь мокрая? — спрашивает Бобби, подавляя очередной зевок, осматривая мою мокрую одежду, которая закапала весь пол.