Мама Мариши и правда совсем не умела готовить. Когда она бывала счастлива, она торжественно сообщала домашним: «Сегодня на ужин французский жульен с грибами и прованскими травами!» Жульен был похож на яичницу, «пицца по настоящему американскому рецепту» на слойку с колбасой, а «великолепный рататуй» на тушеную картошку. Мариша все равно была рада, потому что в остальное время они питались быстрозаваривающимися кашами («Так полезно!» — неизменно отвечала мама в ответ на просьбы и упреки Мариши) и готовыми салатами («Зато от них ты не потолстеешь. Смотри какая у меня фигура!» — отвечала мама и показывала Марише свой плоский загорелый живот).
Иногда, когда каши и салаты совсем уж надоедали Марише, она совершала «вылазку». Она приходила в магазин, куда-то, в какое-то место, которое находилось далеко от дома, ходила между полками, рассматривала то, да это, приглядывалась, вздыхала, пересчитывала копейки в своей руке и, улучив момент, уходила, прихватив с собой что-то съедобное. Все началось, когда Мариша попросила у мамы торт на день рождения. Кажется, ей было пять или шесть.
— У меня нет денег, — отрезала мама. Она красила свои длинные ногти блестящим черным лаком и, как следовало догадаться Марише, была страшно занята.
— У всех есть торт. На день рожденья, — еще раз повторила Мариша. Иногда такой способ помогал. Она давно уже подметила, что если попросить что-то у мамы дважды или трижды, то можно получить то, что хочешь. Проще говоря, если маму подоставать, то она согласится.
— Если хочешь торт, пойди и возьми его, — пожала плечами мама, не отвлекаясь от ногтей.
— Но у меня нет денег, — возмутилась Мариша и топнула ногой.
— Сегодня же у тебя день рождения. Значит тебе все можно, — мама нетерпеливо дернула головой, откидывая короткую черную челку со лба, и нахмурилась — на один из ногтей лак лег неровно. — Давай, иди уже. Зайди в магазин и просто возьми торт. Никто тебе ничего не скажет, все знают, что у тебя праздник.
Мариша так и сделала. Она вышла из дома, перешла через дорогу, зашла в большой супермаркет рядом с домом, взяла торт и вышла из супермаркета. Охранник даже не повернулся, но Мариша не обратила на это внимание. Она пошла сразу на пляж — там было холодно и сыро, море противно плескало и выплевывало на берег водоросли. Галька скапливалась в небольших ямках, наполненных водой и тиной. Мариша села на старую высохшую корягу, открыла упаковку огромного шоколадного торта и загадала желание — стать русалкой и уплыть отсюда в далекий-далекий подводный дворец, где у нее будут мама и папа, и братья, которые будут ее защищать, и сестры, с которыми она будет играть, и друзья-русалки, и своя комната, в которой будет тепло и всегда будет еда.
Ложки не было, поэтому торт она ела руками из упаковки. Она и не догадывалась, что торты такие сладкие и масляные. Раньше она пробовала лишь один крохотный кусочек на празднике в детском саду, с опаской, с недоверием — маленький квадратик с желтой розочкой из масла. Мариша смогла съесть треть, а после этого сильно захотелось пить, и ей пришлось вернуться домой.
Коробку она спрятала под подушку, куда прятала все свои ценные вещи, сходила на кухню, выпила стакан воды, а когда вернулась, увидела у своей кровати маму. С подушкой в руках, она смотрела на мятую коробку с тортом.
Мама была красивая — большие кольца в ушах, стильная стрижка, колготки, специально порванные в нескольких местах, высокие каблуки — и Мариша подумала, что в тот вечер она выступит в каком-то клубе со своей группой, и возможно даже приготовит что-то из еды на следующий день. Мама сжимала подушку в руках и, не отрываясь смотрела на коробку с тортом. Мариша подумала, что она снова будет ругаться и кричать, и бить стену руками, и возможно, снова разобьет что-то — вазу или старое стекло в шкафу, но мама лишь всхлипнула, не говоря ни слова, вышла из комнаты, и заперлась в туалете. В тот вечер она никуда не пошла, и на следующий день не было ни жульена, ни рататуя, а только сигаретный дым и противный древесный запах виски, распространяющиеся по квартире.
Со временем Мариша поняла, что брать вещи из магазина можно не только в день рождения, но и в другие дни, когда мама забывает приготовить кашу или, когда очень-очень грустно. Охранник так ни разу и не схватил ее за руку, а мама больше никогда с Маришей об этом не говорила. Маришу устраивало такое молчаливое соглашение.
Лето в тот год тянулось длинное и пресное, переполненное теплыми туманами, душными вечерами и пылью, облаками несущейся от дорог. Мама каждый день повторяла, что с нетерпением ждет «эту гребаную осень», дед целыми днями торчал в кресле у окна, рассматривая море и кусочек дороги, а Мариша слонялась по улицам, радуясь, что школа приближается хоть неумолимо, но медленно, а значит не скоро еще влезать в тесную форму, таскать тяжелые учебники и ковырять школьные обеды. «Хоть иди книгу почитай,» — кричала ей мама, щелкая пультом от допотопного телека и вытягивая ноги на низенький столик с грудой журналов. А Мариша сбегала от нее к гудящему шуму прибоя.