Остальные вопросы затрагивали различные мелкие эпизоды совместной преступной деятельности Безака и Семёновой и к делу Мироновича непосредственного отношения не имели. Присяжные совещались довольно долго — более шести часов. Публика, получившая право свободного перемещения, циркулировала по залу заседаний, выходила в коридор, возвращалась обратно. Знакомые сбивались в кучки, обменивались мнениями, пытаясь угадать, как же окажется вердикт присяжных, кое-где даже с азартом заключались пари на исход процесса. Шумилов успел сходить пообедать, поговорил с Карабчевским, другими адвокатами, к нему один за другим подошли несколько знакомых. Мнения о предполагаемом исходе у всех были разными.
Только к концу последнего вечернего дня заседания 4 декабря присяжные пришли к общему мнению.
Мироновича признали виновным в убийстве Сарры Беккер, по постановлению суда он получил семь лет каторжных работ. Семёнова была оправдана на основании признания её невменяемости в момент совершения преступных деяний. Безак был признан виновным и приговорен к ссылке в Сибирь. По залу пронесся вздох облегчения: люди устали ждать и рвались домой. Миронович побледнел и сразу как-то ссутулился, обмяк. Было видно, что он всё-таки надеялся на оправдательный приговор. Семёнова победно заулыбалась и протянула руки к своему адвокату. У Безака ходили желваки на скулах, он был мрачен.
Алексей Иванович видел, как Карабчевский чтото живо обсуждает со своим напарником, Леонтьевым. После закрытия заседания и вывода конвойными осужденных Шумилов направился к нему.
— У меня нет слов, это чертовщина какая-то, — обратился к нему Карабчевский. — Три психиатра признают Семенову вменяемой, а присяжные освобождают от наказания! Какими словами прикажете это комментировать? Все было сказано предельно ясно об экспертизе Сорокина. Что он тут устроил? Цирк-шапито? Тоже мне, Гамлет с черепом Йорика!
— Николай Платонович, успокойтесь! — подал голос обвинитель, складывавший за соседним столом бумаги в портфель. — Пусть вас греет мысль, что правосудие торжествует.
— Это вы торжествуете, господин Дыновский, а правосудие плачет! — огрызнулся Карабчевский. — То, что вы устроили здесь, я называю худшим вариантом правосудия. Вы, господа обвинители, свалили все в кучу, вы переложили свою работу на других адвокатов. Марголин был куда лучшим обвинителем Мироновича, чем вы, господин Дыновский, От ваших неумных действий страдают не только конкретные люди, несправедливо осуждаемые, но и сам институт суда присяжных.
— Суд высказался вполне определенно насчет виновности каждого, — парировал обвинитель. Дыновский явно не хотел допустить, чтобы последнее слово в полемике осталось за присяжным поверенным.
— Я понимаю вас, ведь каким бы ни был приговор, вы все равно получили бы признанного убийцу. А убийца сидел рядом и нагло улыбался вам в лицо, когда одураченные вами присяжные признали его невменяемым. Только знаете, что я вам скажу, господин Дыновский?
— М-да, и что же?
— Я не позволяю вешать всех дохлых кошек на один забор. Это мой принцип. Каждый обвиняемый должен отвечать только за содеянное. Слышите: только за содеянное, а не за то, что он «вообще» нехороший человек. Вот так… Мы добьемся пересмотра приговора, обещаю. Приглашаю вас на повторное слушание дела.
Шумилов подал руку Карабчевскому:
— Спасибо, Николай Платонович, я ждал от вас этих слов.
Эпилог
Минул почти год. Все это время Иван Иванович Миронович провел в тюремной камере. Едва закончился процесс, Миронович заявил в правительствующий сенат кассационную жалобу. Сенат передал дело на новое рассмотрение, причем разделил обвиняемых на первом процессе. Теперь Миронович должен был предстать перед судом в одиночестве. Новое рассмотрение дела по обвинению его в убийстве Сары Беккер было назначено на сентябрь 1885-го года.
В первый месяц после того памятного первого суда в прессе было высказано очень много нареканий в адрес как защиты, так и обвинения. Обвинению ставилось в вину то, что оно утеряло важные улики, не отыскало орудие преступления, не проследило должным образом судьбу пропавших с места преступления вещей, выставило эксперта, вышедшего за рамки своей компетенции и такта. Защита критиковалась за то, что, спасая своего подзащитного, адвокаты поддерживали обвинения против других обвиняемых, присваивая себе, тем самым, несвойственные функции. Шумилов читал эти рассуждения и, в принципе, не мог с ними не согласиться. С Карабчевским он виделся время от времени, и они всякий раз возвращались к теме предстоящего слушания по делу Мироновича.