— Как вы угадали? — изумился молодой человек.
— Это совсем несложно. Услышав из моих уст какую-нибудь новую фамилию, вы непременно спрашиваете мое мнение об этом человеке. Так что ошибиться в своей догадке я просто не мог.
— В самом деле? Никогда не замечал… — Александр на секунду задумался. — Я хотел спросить, считаете ли вы Карабчевского нравственным человеком?
— Ну… — Шумилов качнул головой, озадаченный постановкой вопроса. — Я не Господь Бог, и у меня нет весов, чтобы взвешивать нравственность.
— Разве вы не знаете, что Карабчевского после университета не взяли в министерство юстиции по причине неблагонадежности?
— Знаю.
— Он истово защищал народовольцев на процессе.
— Вообще-то это был его долг, как помощника присяжного поверенного.
— Разве вы не знаете, что он женат на сестре народовольца, сосланного в каторгу?
— Знаю. Я даже знаю, что он одно время работал помощником присяжного поверенного Евгения Исааковича Утина, брата того самого Николая Утина, что был основателем Русской секции Интернационала.
— Да он социалист, народоволец, бомбист! — всплеснула руками госпожа Раухвельд.
— И при всем том Карабчевский берет колоссальные гонорары за свою защиту и сейчас считается чуть ли не самым дорогим адвокатом столицы, — продолжал между тем Александр. — По-моему, это безнравственно: провозглашать социалистические идеи и при этом быть плоть от плоти ненавистного ему строя, быть жировиком монархии и капитализма.
— Эко вы загнули, — улыбнулся Алексей Иванович. — Карабчевский не провозглашает социалистических идей, разве что в спальне и под одеялом, чтобы охранка не услышала. Что же касается жадности до денег, то это слабость, которой грешат многие.
— Но ведь то, что я говорю, по существу правильно! — не унимался Александр.
— Да, по существу правильно. Но как говорит мой духовник: лучше милостыню не подавай, да только людей не осуждай!
— Я не осуждаю, я выставляю нравственную оценку, — поправил Шумилова молодой оппонент.
— Вы делаете это со страстью, с пылом горячего молодого сердца. А надобно — с холодной головой, — возразил ему Шумилов. — Легко судить других, да только кто мы такие, чтобы судить? Карабчевский толковый, думающий юрист, понимающий толк в сыскной работе. Это, видимо, наследственное. Вы знаете, что его дед был полицеймейстером Крыма?
— Тем более! — воскликнул Александр. — Вы посмотрите, что получается: дед обласкан властью, выпестован ею, а внук, подобно жуку-короеду, эту власть ничтожит.
— Оттого, что Карабчевский защищал некоторых одиозных деятелей, он, как человек, хуже не становится. В конце концов, даже закоренелый преступник имеет право на компетентного защитника. Вы не возражаете?
— Против этого — нет.
— А Карабчевский как раз и есть тот самый защитник. Он нивелирует закон, делает его равно применимым как к преступнику, так и к преследователю. Хорошо, что он таков, каков есть. Было бы много хуже, если б он оказался другим: лояльным к власти и расшаркивающимся перед окружным прокурором. Не нужны России такие адвокаты, видит Бог, не нужны!
Без проволочек закончив свои дела в «Обществе», Шумилов уже в начале одиннадцатого шагал к Малой Садовой, где в своей конторе Карабчевский назначил ему встречу. Отыскав нужный адрес, Шумилов понял, что явился слишком рано. Не желая показаться человеком дурного тона, он с десяток минут простоял на углу Итальянской улицы, наслаждаясь благодатью теплого осеннего дня.
Наконец, ровно в половине одиннадцатого Алексей Шумилов переступил порог пятикомнатной квартиры в бельэтаже, которая служила конторой присяжного поверенного Карабчевского. Визитера встретил тот самый юноша, что давеча доставил Шумилову конверт. Не мешкая, молодой человек проводил его в кабинет адвоката.
Карабчевский, смуглокожий, с копной вьющихся черных волос, доставшихся в наследство от турецких предков, усадил гостя в объемистое кожаное кресло в углу кабинета, устроился в таком же кресле напротив, подчеркнув тем самым доверительность предстоящей беседы.
Шумилов и Карабчевский являлись людьми одного поколения, обоим было чуть за тридцать, они были одного воспитания, одного круга общения, каждый мог гордиться пройденным путем, хотя следовало признать, что у адвоката на этом пути денег и роз было все же поболее.
Они начали разговор как равные партнеры и единомышленники, только у Карабчевского голос был ласковее, а манеры вкрадчивее, видимо, в силу выработавшегося профессионального навыка.