Шумилову довольно быстро удалось найти нужную ссудную кассу. Она действительно располагалась в самом начале Гончарной, буквально во втором от Знаменской площади доме. Рука на вывеске с вытянутым указательным пальцем показывала во внутренний двор, а текст гласил, что у «Б. Березовского всегда отличный процент». Шумилов зашел туда, куда вел его указательный палец. Двор оказался тесен, грязен и к тому же заставлен штабелями ящиков из-под винных бутылок. Высокое крыльцо с коваными железными перилами и таким же козырьком над ним свидетельствовали о том, что именно здесь находится вход в контору ростовщика. Шумилов позвонил в колокольчик. В двери распахнулось небольшое, в вершок, окошко, забранное для пущей безопасности железными прутьями. Через него на Шумилова глянули два угольно-черных глаза под такими же угольно-черными бровями.
— Что у вас? — спросил глухой голос.
— У меня разговор к господину владельцу кассы, — как можно миролюбивее ответил Шумилов. — Я работаю помощником присяжного поверенного Карабчевского. Вот моя визитка.
— Подайте в окошко, — обладатель черных глаз и бровей несколько секунд изучал полученную карточку. — Тут написано, что вы — юрист «Общества поземельного взаимного кредита». И ничего не сказано о том, что вы — помощник Карабчевского.
— Совершенно верно, — согласился Шумилов. — Кроме того, там ничего не сказано о том, что в настоящее время Карабчевский работает по делу об убийстве ребенка и я, соответственно, тоже и при попытке препятствия нашей деятельности мы обратимся в полицию с требованием официального допроса хозяина этой кассы. Так вот, хотя об этом на визитке ничего не написано, я сейчас заявляю вам это устно.
— Вы меня, милостивый государь, никак пугать вздумали, — изрек голос после мгновенного замешательства. — Это вы напрасно…
— Ни в коем случае. Я лишь сообщаю вам, что хотел бы поговорить с господином владельцем кассы.
— Подождите, не уходите.
Окошко захлопнулось. Примерно с минуту Шумилов стоял на крыльце в полном одиночестве. Затем дверь распахнулась, и здоровенный детина за порогом, ткнув пальцем куда-то себе за спину, проговорил:
— Пройдите прямо по коридору, никуда не сворачивая, там комната. Господин Березовский поговорит с вами.
— Благодарю, — Шумилов кивнул охраннику.
Он миновал прихожую, оттуда попал в душный, пропахший пылью и мышами, коридор, прошел мимо трех закрытых дверей и, наконец, очутился в помещении, бывшем собственно ссудной кассой. Посреди комнаты стоял письменный стол, на котором красовалась одна-единственная амбарная книга, а вдоль стен располагались две стеклянные витрины и два закрытых шкафа. В витринах лежали какие-то безделушки. Навстречу Шумилову из-за стола поднялся Березовский, одетый неожиданно прилично для такого места. Ростовщик был немолод, в черном сюртуке и бабочке он походил скорее на государственного служащего, нежели торговца долгами.
— Вы из полиции? — был его первый вопрос.
— Нет. Я уже объяснил человеку на дверях, что работаю по особым поручениям присяжного поверенного Карабчевского, — уклончиво ответил Алексей Иванович. — Мне необходима ваша помощь. Надо ли говорить, что в ваших же интересах снять с себя все подозрения в сотрудничестве с неблагонадежным лицом.
— Анзор мне сказал, будто вы упомянули об убийстве ребенка. Речь на самом деле идет об убийстве или это только предлог, чтобы попасть сюда? — уточнил ростовщик.
— Да, на самом деле. Карабчевский сейчас занят делом об убийстве ребенка.
— Простите за нескромный вопрос, возможно, я вторгаюсь в запретную область, но… не идет ли, часом, речь о гибели девочки в кассе Мироновича?
Шумилов заколебался с ответом, но решил вести разговор начистоту:
— Да, господин Березовский, присяжный поверенный Карабчевский работает как раз по этому делу.
— Понятно. Что бы вы хотели знать?
— Вы помните, две недели назад, это был субботний вечер двадцать седьмого августа, к вам приходила женщина лет двадцати пяти-тридцати, в клетчатой юбке, с зонтиком?
Хозяин кассы озадаченно посмотрел на Шумилова, жестом пригласил его сесть на стул и сам расположился на другом стуле.
— Да, была такая, прекрасно ее помню. Приехала она поздно, я уж закрываться хотел.