Шумилов размышлял о том, что можно было бы, конечно, попытаться отыскать Екатерину Верейскую через адресный стол, но кто мог поручиться, что на сей раз фамилия окажется подлинной?
Один раз эта дамочка уже назвалась Галиной Варвариной. Кроме того, дамочки познакомились в таком месте, о посещении которого даже и упоминать не следовало в пристойном обществе. Смешно думать, будто они представлялись друг другу настоящими именами; скорее всего, «Екатерина Верейская» — всего лишь псевдоним для внутрибольничного употребления.
Но при этом в регистратуре она непременно должна быть зарегистрирована под своим настоящим именем. Калинкинская больница была местом серьезным и работала под плотным контролем Врачебно-полицейского комитета. В ней было двенадцать женских отделений, причем часть из них являлась настоящими тюрьмами, поскольку там содержались принудительно доставленные на лечение. В больнице существовал жесткий контроль за пациентами: так просто туда не придешь и оттуда не выйдешь, паспорт обязателен. Если паспорта нет, то лечить, конечно, возьмут, но привлекут полицию и личность все равно установят.
Главным врачом Калинкинской был Эдуард Федорович Шперк, довольно известный врач, не достигший еще и пятидесяти лет. Шумилов познакомился с ним еще во время работы в прокуратуре. После изгнания из этого ведомства, доставившего Шумилову, впрочем, более славы, нежели позора, отношения их ничуть не испортились. Шперк, много лет проработавший в Амурском крае, не понаслышке знал, что такое чиновничья косность, а потому, видимо, симпатизировал Шумилову. При всем том Алексей Иванович знал: бессмысленно просить Шперка предоставить доступ в больничный архив, для него врачебная тайна была священной. Если Шперк и позволит заглянуть в регистрационные документы больных, то только с санкции судебного следователя, которую Шумилов, разумеется, никогда бы получить не смог.
Итак?
Когда Шумилов добрался в самый конец Фонтанки, туда, где находилось мрачное здание, он примерно представлял, как следует действовать далее.
Расплатившись с извозчиком, Алексей зашел в главный подъезд и, задумчиво глядя себе под ноги, направился мимо больничного сторожа, стоявшего на вахте. Затем, точно вспомнив что-то, остановился перед ним и, щелкнув пальцами, спросил:
— Голубчик, скажи-ка, Эдуард Федорович у себя? Меня ждёт? Никуда не уезжал?
— Простите?.. — не понял сторож.
— Я спрашиваю, главврач в больнице? Шперк никуда не уезжал?
— Да, главврач у себя… Извините.
— Ничего, — Шумилов сунул ему в карман пять копеек. — Ты, главное, не спи, неси службу как должно.
Сторож вытянулся, а Шумилов, все так же задумчиво глядя себе под ноги, двинулся вверх по парадной лестнице. Поднявшись на второй этаж, он благополучно миновал кабинет Шперка и по боковой лестнице спустился вниз, в отделение регистратуры.
Там вовсю кипела работа: двое полицейских передавали больничной охране принудительно доставленную на лечение дамочку. Санитары стояли подле, но пока ни во что не вмешивались, поскольку оформление не было закончено. Дамочка же, растрепанная, с подбитым глазом и притом в стельку пьяная, визжала и ругалась на всех и вся:
— Не трожьте меня, ироды золотопогонные, я сифилитичная, плюну разок — всю жизнь на аптеку работать будете!
— Поговори еще у меня, курва, — вытащив палаш из ножен, гаркнул на нее один из полицейских. — Сейчас как шваркну по башке, не посмотрю, что баба, вот тогда точно на аптеку работать станешь!
Шумилов скользнул мимо и, пройдя вдоль ряда пустых окошечек, подошел к самому дальнему от входа. Там тоже никого не было, и Алексей, дабы привлечь к себе внимание, аккуратно постучал по деревянной перегородке. Видимо, его стук тонул в шуме перебранки, поскольку никто к Шумилову из-за высоченных стеллажей не вышел, и ему пришлось постучать вторично.
Появилась строгая женщина с плотно поджатыми губами и в белом больничном одеянии, недовольно окинула его взглядом:
— Что вы хотите, молодой человек?
Шумилова давно уже не называли «молодым человеком». Видимо, женщина толком его не рассмотрела в маленькое окошечко.
— Извините, пожалуйста, мне нужна ваша помощь. Вопрос очень важен для меня и… моего семейства. Пожалуйста, выслушайте меня, уделите пару минут, — искательно и сбивчиво заговорил Шумилов. Именно так должен был говорить человек, которого он сейчас изображал. — Я сам не из Петербурга, я — из Ростова. В столицу меня привели драматические обстоятельства. Дело в том, что еще полтора года назад моя старшая сестра сбежала из дома с одним… м-м прощелыгой, сенаторским сынком. В общем-то мы её даже не искали, поскольку знали, что побег сей состоялся добровольно. Отец проклял беглянку и, м-м… наверное, был прав. И вот проходит время, и в Ростове появляется дамочка… ну, известного сорта, шантанная певица и рассказывает, что увидела нашу Катеньку… Вы, наверное, догадались, в этой больнице. Сама эта певица родом из Ростова, достаточно хорошо знает нашу семью, так что ошибки тут быть не может.