Потом они сидели за столом, пили крепкий чай со сливками, ели свежие яйца всмятку, домашние булки с яблочным джемом. Лео чувствовал сильный голод, он уплетал одну булку за другой и не мог остановиться. Лиза смотрела на него странно, раздумчиво, постукивая вилкой по столу.
- Расскажи о себе, - попросил Лео, прихлёбывая сливки прямо из банки. – Пусть хоть что-то будет у меня. А то в голове – такая пустота. Словно меня и не существовало никогда.
- Не люблю я много разговаривать, пустое это – слова тратить. Да и история у меня такая – не всякому понравится. Мой муж 5 лет сидел в тюрьме, за неумышленное убийство. В драке. Заболел туберкулёзом, вышел – только год прожил. Его и выпустили-то по болезни. Хорошо, что год, сказали. Я теперь тут одна. С тёткой. Сынишка есть – живёт у свекрови в Туломе, в первый класс пошёл. Вот и вся история. Ладно, некогда засиживаться. Надо ещё сынишке посылку собрать, да на почту съездить.
… Так Лео превратился в Косту, и с этого дня начал новый отсчёт своей жизни. Каждый вечер Лиза приносила таз с горячей водой и, невзирая на его протесты, сама мыла его ноги, насухо вытирала и, массируя, втирала какой-то домашний, пахнущий хвоей, бальзам. Как ни странно, после него усталость проходила. Лео лежал на высокой кровати, с наслаждением вдыхая аромат мази.
Шли дни и ночи. Изредка – особенно, перед рассветом, - на Лео накатывали странные видения. Всё вокруг заволакивал молочно-белый туман, звуки словно замедлялись, становились низкими, гулкими, тягучими, и среди них незнакомый жутковатый голос произносил непонятные слова-заклинания, властно и угрожающе.
Лео стонал и зарывался поглубже в подушку, чтобы его стоны не услышала Лиза в соседней комнате – она спала тихо и чутко. Но по мере того, как он становился на ноги всё уверенней и прочнее, обходясь уже всего-то одной палкой, приступы беспокоили его всё реже, становились всё слабее.
Через две недели он окреп, поправился, зажили и ожоги, и ссадины с синяками. Лиза с первого же дня загрузила его работой под завязку. И он был ей за это благодарен. Она не щадила его, не щадила бабулю, и менее всего щадила себя. Лео порою не видел её целый день – но скучать ему не приходилось.
Он лущил горох и фасоль в большие тазы; колол лучинки для растопки; чистил картошку на обед; варил в сарае омерзительное вонючее пойло для свиньи; резал яблоки для сушки; закатывал банки с вареньем; подметал полы и вытряхивал половики; пришивал заплатки на старенькие простыни. Да много ещё всяких мелких дел приходилось ему делать.
Лео работал руками – а в голову лезли смутные мысли о том, что будет, когда он совсем поправится. Что он должен сделать, чтобы отблагодарить Лизу за приют, пищу и заботу? Он думал, не ищут ли его родные и близкие, и что произойдет, когда его найдут, а он их не узнает? Должен ли будет он уйти с ними от Лизы, или остаться с ней? Она не была ему неприятна, он часто заставал себя за тем, что любуется ямочками на щеках, золотистыми отблесками солнца на рыжих, слегка вьющихся волосах, уверенной хозяйской походкой, сильными руками и ясными, как у ребёнка, голубыми глазами.
…
Осень замораживала поутру воду, оставленную с вечера в вёдрах, и ещё не опавшие листья на деревьях, старательно покрывала всё вокруг краской-серебрянкой. А за Лео никто не спешил являться.
Приходили какие-то детишки за молоком, приходили мужики ремонтировать трактор, приезжал почтальон, долго болтал о чем-то с Лизой, и ещё – группа туристов покупала продукты. О Лео никто не спрашивал, или ему так только казалось? Да Лиза и не стремилась выставить его на всеобщее обозрение или куда-то о нём сообщить. Похоже, она даже боялась, что его кто-то увидит, не подпускала гостей близко к дому. Ну что ж, ей виднее.
Однажды, после вечернего массажа, Лиза не ушла к себе в горницу. Стоя на коленях, она робко посмотрела на него снизу вверх затуманенными глазами, потом прижалась лицом к его ногам. Лео погладил её по голове, перебирая нежные рыжие прядки. Лиза неспешно поднялась, выключила в комнате свет и начала раздеваться. Затем скользнула к нему под одеяло…
И Лео окончательно превратился в Косту.
Г Л А В А 8
Иногда Елене казалось, что ад – внутри неё. Она изнемогала и сходила с ума от желания. И тогда она находила Виктора – в гостиной ли, в саду, в кабинете, у ворот, под душем или на совещании - и подходила к нему, одурманенная страстью, и клала руки на плечи, не обращая внимания на слуг или служащих, как шаловливая, не в меру капризная девчонка. И он бросал все дела и уводил её в спальню, или, если рядом были только бессловесные слуги – тут же, на месте, поспешно сбрасывал одежду с себя и с неё, и тонул в бездонном омуте ненасыщающей услады…