Эклектическая смесь старины и современности создавала ощущение неуюта и равнодушия хозяина к быту, все вокруг казалось недовольным и утомленным, жаждущим ласки и общения, вдобавок к тому – за окнами лил дождь, превращая день в серую, смутную, летучую мышь, зависшую между небом и землей. Тёмно-фиолетовый палас и плотные сиреневые шторы с крупными желтыми цветами довершали мистификацию.
Это было в духе Виктора, было его утонченным, мрачным юмором, своеобразной осознаваемой способностью делать своим присутствием любое помещение нежилым, и Элеонор посмеивалась, во всем узнавая его вкус, упрямство, презрение к привычному. Она-то знала, что ему по-настоящему комфортно здесь – он не терпел присутствия того, чего не любил.
Стол был накрыт строго, по вкусу сестры. И даже любимый португальский портвейн приехал издалека специально для неё. Элеонор не притронулась к вину, но пила кофе, не подливая сливок. Потом задумчиво надломила шоколад.
А Мендес смотрел на сестру с необыкновенной нежностью, уцелевшей вопреки всем невзгодам. Элеонор удивительно походила на брата гордой посадкой головы, глубоким звучным голосом. Её пышные черные волосы, небрежно сколотые у затылка старинным костяным гребнем, не тронул ни один седой волосок. А прекрасные светло-карие глаза дополняли сходство.
- Ты смотришь на меня так пристально… Что, я очень постарела за эти годы, Виктор? Ведь мне уже 39…
- Нисколько, милая, ты все так же прекрасна!
Её лицо просияло.
– Я приехала не только увидеть тебя, но и спросить – не могу ли я тебе помочь в чем-нибудь. Помнишь наши юные мечты и планы? Я боготворила тебя, Вик, но, кажется, я уже сделала все, что могла. Теперь ты сам силен и защищен, а я осталась всего лишь слабой женщиной…
- Что ты говоришь, Лео, без тебя я не стал бы собой, ты влила в меня свою веру, свою волю к победе, свою неукротимую энергию, что бы я был без тебя – это ты вдохнула в меня жажду жизни, словно донор!
- Я уже растеряла половину своей энергии, Вик, и решила снова выйти замуж, чтобы обрести новый стимул и отца для малышки Марии – ты только не ревнуй, ладно?
- Как Мария?
- Паралич полностью не прошел, но она уже может передвигаться вдоль стенки…
- Счастлив слышать. А кто он?
- Врач-хирург, Грегори Пенсон, это он лечил Марию.
- Клиника в Веве? Я, кажется, слышал о нем. Рад за тебя. – Мендес задумался. – Лео, я мог бы приехать на твою свадьбу.
- Нет, нет, Вик, не надо, я знаю – ты всегда думаешь только о деле. Грегори не годится для твоих грандиозных планов, у него больное сердце. Оставь его мне, я люблю его. Позволь нам жить своей жизнью – сколько получится. И потом, мы обойдемся без шумных вечеринок.
Виктор покачал головой и улыбнулся.
- Это действительно серьезно. Раз ты любишь его так же сильно, как и меня.
- А у тебя, Вик, есть девушка? Одиночество тебя убивает.
Он кивнул.
- Какая она?
- Безмятежная. Юная. Солнечная.
Элеонор кивала, улыбаясь.
- Что такое? Неужели ты влюблен, Вик?
Мендес рассмеялся.
- Я люблю только тебя, Лео, одну тебя, и еще я люблю себя, свою бешеную идею, и свою волю. Ты же знаешь, Лео, все остальное для меня ничего не значит. Да иначе было бы просто смешно. А эта девочка… Она послушно исполнит свою роль, прибавив мне воли к победе, если я захочу, или исчезнет из моей жизни, если я захочу. И всё же… Когда она идет мимо, у меня перехватывает дыхание. А, черт, она прекрасней всех, кого я знал до сих пор!
Глаза Элеонор потемнели. Она покачала головой.
- Будь осторожен, Вик. Эта твоя обычная бравада - она скрывает ранимое сердце. Я не верю, что ты сможешь кого-то погубить. Чувствую, ты задет не на шутку. А любовь – это снежный ком, растущая лавина. Она сомнет тебя и слепит заново. Твоя маска отчуждения приросла не только к лицу, но и к душе – она, поверь мне, слезет клочьями, истлеет. Эта девушка… Я должна увидеть ее. Ты нас познакомишь?
- Нет, Лео, нет, это ничего не изменит…
- Чего не изменит, Вик?
- Я хотел сказать, что это невозможно.
- Но почему?