А вот – забавный Земляничный Холмик. Она вползала на него, срывая губами горьковатые иссохшие ягоды – и он поневоле полз за нею, не желая выпускать из круга своей страсти. Или вот ещё – дряхлая, раскидистая ива, чудом уцелевшая в строительном буме. Она горестно раскинула полусухие ветви, тщетно призывая под свою причудливую, скупую тень. И ещё множество других местечек – все они знали то, что нельзя больше доверить никому: их ненасытные, раскалённые тела. Они впитывали их сок, их пот, их слёзы и смех…
Он давал волю своей фантазии. Мир, оказывается, был создан Богом для них! А Мендес – его правая рука, а также и левая, а левая не знает, что творит правая, и наоборот. Дикие фантазии по переустройству мира по своему вкусу было слаще любых других. Руководить соитием, например. Сделать из него искусство, волшебный танец. Елена слушала, открыв рот.
- А беременность? – спохватилась она.
Мендес отрицательно покачал головой: - Исключена.
Потом хмыкнул: - Самовоспроизводство рабов? И тогда – прочь эксперименты! Об этом можно подумать. Но не сейчас.
Тем не менее, у Мендеса в голове возникла новая фривольная картинка.
В раскаленный день рождения Елены горячие парни – Фернандес, Чиллито, застенчивый Бертран, – отплясывали вокруг бассейна с девушками латинские танцы под импровизированный концерт прибывшего «тайным ходом» недавно ночью джазового трио. Остальные разбрелись, кто куда, с бутылками пива в обнимку. А Мендес, не прекращая ламбады, «утанцевал» именинницу подальше от шумного сборища, вдоль по аллее, туда, где посреди газона, последней причудой неугомонного Пазильо и трудами Волохова, возвышалась зубчатая кирпичная стена - средневековой кладки и с готическими башенками. Стена собрала, с одной стороны, коллекцию великолепных полиантовых роз, цветущих с весны до осени. И с другой стороны – прихотью того же биолога, - коллекцию лиан: лимонника, каприфоли и актинидии. По бокам прижилась феерическая глициния. В лианах гнездились птахи, под ними проживало семейство ежей. А в кладке сновали шустрые ящерки.
Позади этой стены прятался спортивно-тренажёрный зал для слуг, весьма внушительный куб, такой же безликий, как и его обитатели. И еще дальше – водокачка, постоянно патрулируемая.
В спасительной тени стены двое слуг преподнесли ей распластанную на руках соболью шубу.
- Шуба среди лета? – захихикала Елена.
- Это ещё не всё. Смотри, что будет дальше! – шепнул Виктор таинственно.
А девушка и юноша начали медленно раздеваться, и Мендес тоже раздел Елену, ибо в такой жаркий день это было недолгим мероприятием. Потом усадил её на шубу и, встав на колени, обнял сзади.
- Это Иштван и Мона, – шепнул он.
Елена всегда удивлялась, как он запоминает своих слуг по именам, и как различает: в бездействующем состоянии их индивидуальные черты как бы нивелировались, стирались. Мендес даже поначалу думал присвоить им номера, промаркировать униформу. «Номера на груди… Как спортсменам или зэкам», - морщился он. – «А как иначе?»
Поначалу так и было. Мендес не особенно затруднялся запоминанием: просто раб №1, раб №2 и так далее. Но это оказалось скучно даже для него. Он стал запоминать имена, особые приметы, черты характера (бывшего) и профессию (тоже бывшую). Он звал их по именам и относился, как к людям, имеющим имена. Это, конечно, замедляло быстродействие. Ведь ему приходилось запоминать не только имена, но и их занятия и местонахождение в данный, конкретный (необходимый) отрезок времени, чтобы это самое время не тратить зря лишними прогонами: это было нерационально.
Когда количество слуг в поместье выросло достаточно, Фернандес предложил установить электронную систему слежения, за каждым персонально. И предоставить компьютеру проблему координирования. Но командовать слугами в критический момент не смог бы никто, кроме Хозяина, и отличная идея Фернандеса, которую мог бы воплотить в жизнь Челси, оставалась пока нереализованной. К тому же, Мендесу нравилось, что чисто внешне, для любого случайного непосвящённого гостя, слуги смотрелись естественными, нормальными, самостоятельными и вполне живыми.