Итак, Иштван и Мона предстали перед ними нагими и начали танцевать ламбаду, каким-то чудом улавливая её звуки, слышные тут не то, чтобы тихо, но как-то размыто и гулко. Они танцевали красиво, слаженно и самозабвенно. Юноша был крепок, смугл и черноволос, Елена узнала его – он был в числе тех, кто нёс её в день свадьбы по велению жениха. Девушка была юна, светловолоса и довольно пухла. Кажется, она работала в прачечной. Когда музыка стихла, они, не спеша, начали другой танец – танец страсти, желания и плотских утех. Елена, смутившись, хотела отвернуть голову, но Мендес не позволил.
Когда юноша делал особенно резкий рывок, запрокинув голову, - Мендес сильнее сжимал грудь жены, покусывал её ушко, и она ощущала его напряжение.
- Мендес, ты сволочь! – с упрёком и тайным обожанием сказала Елена, когда пара, благодаря неслышным приказам, убыстрила темп, потом совершила акробатический трюк и встала на четвереньки.
- Мендес, ты мучитель! Тебе не жаль…
- Смотри, как им хорошо! – перебил он, любуясь чужой страстью, которую вызвал сам. – Тебе ещё не завидно? – и он наконец-то приподнял её и посадил к себе на колени.
Он заставлял юношу и девушку то замедлиться, то ускориться, двигаться в унисон с господами, повторять их движения. И любовники следили за ними внимательно, усугубляя смущение Елены. Они стали их отражением, их зеркалом, и Мендес откладывал их пик до того момента, когда его невозможно стало долее откладывать самому Хозяину и его подруге.
…Елену затея Мендеса в глубине души очаровала. Так просто оказалось командовать, так просто – забавлять себя, отбросив предрассудки и стыд. Возможно, когда-нибудь она расслабится полностью, чтобы использовать на все сто данную ей власть.
Когда-нибудь? А почему не теперь?
Г Л А В А 10
В середине осени жизнь сама внесла ещё одну коррективу, подарив Бет отсрочку. В доме возник Гера – и у Елены появилось новоиспеченное хобби. Она снова превратилась в ребёнка, заполучившего свежую игрушку. Бет могла не только спокойно выдохнуть, но и сделать новый вдох. Но надолго ли? Бет жестоко ошибалась, считая Елену безобидным ребёнком. В Елене прочно поселился Его Величество Бес, не отменяя её детского обаяния и вкуса к забавам.
Суть «хобби» состояла в следующем. Хитрый и сентиментальный Пазильо, невольно вовлечённый в дьявольскую карусель Виктора Мендеса, решил сделать приёмной дочери весьма оригинальный подарок. Он в короткий срок подготовил – раз уж так распорядилась судьба – нового поступившего, даровитого юношу, Георгия Филина, возрождённого по его, Пазильо, настоянию. Георгий Филин оказался талантливым художником, хотя и начинающим, и Пазильо упорно с ним занимался. Георгий должен закончить то, что не смог, не успел он сам. Он напишет гениальный портрет четы Мендесов, или одной Елены, если Виктор пожелает. Портрет, достойный Ботичеллиевской Венеры! И в любом случае, и Виктор, и Елена оценят по достоинству дар этого мальчика.
Геру собирались представить «ко двору» где-то в октябре – поздновато для дня рождения и рановато для Рождества, но так уж сошлись обстоятельства: Гера объявился среди доноров весной, и полгода ушло на то, чтобы полностью вернуть его к жизни. А до тех пор его существование держалось в строжайшем секрете.
День рождения Елены оказался некой переломной точкой: жар преисподней иссяк, погода резко испортилась, словно безвременно наступила осень. Пошли дожди, и похолодало. Так нередко случалось в Замостине – горы и роза ветров диктовали свои условия. Мрачный, сырой парк недобро шумел, привидениями сновали молчаливые охранники. Мраморные плиты двора, блестели и искрились, ручьи струились по ним, смешивались, растекались скользкой плёнкой. Порывы ветра сметали с деревьев фонтаны брызг, цветы были безнадёжно прибиты к земле, чёрная вода в канале не блестела. Одинокая часовенка с острым шпилем, построенная по настоянию Марты в честь первенцев, была похожа в сумраке на гнома в остроконечном колпаке. Фонари метались, как сумасшедшие, швыряя налево и направо горсти жёлтого и белого света.
Поздно вечером, уложив детей, закончив несерьёзную, учебную работу на компьютере в собственной лаборатории, Елена любила гулять по парку в одиночестве в любую погоду, «проветривая голову». И – мечтала и фантазировала о разных странных вещах, кои всего несколько лет назад показались бы ей «галлюцинациями безумца или наркомана». То ей чудились танцующие голыми зомби, её личные, и она командует их движениями, их соитием. То вдруг вспоминала Лео и первую беременность. Что было бы, если бы дети оказались зачаты от Лео? Где были бы они сейчас? Где была бы она сама? Она размышляла о том, любит ли она Мендеса, или просто вошла во вкус праздной роскоши и начинает привыкать к власти? И что такое любовь? И утихнет ли когда-нибудь ад и пожар в груди Виктора, а если утихнет – будет ли это покой и мир, или ледяное отчуждение, сродни той же горячей ненависти?