Завтрак окончен. Что дальше? Бить и крушить все в комнате, как это делают в кинофильмах? Но бить и крушить здесь было нечего – ни фарфоровой посуды, ни дорогих тяжелых ваз, ни картин под стеклом. Разве только что термос – но в нем еще оставалось достаточно кофе. Она представила себе, как горничная-зомби придет убираться – и содрогнулась.
Она снова обследовала потайную дверцу – её отделяла от стены единственная едва заметная щель шириной в миллиметр, в уголке горел крохотный красный глазок - фотоэлемент. Без специального ключа дверь не открыть. Елена попробовала сунуть туда пластмассовый ножичек – и сломала его. Со злостью затопала ногами и снова разревелась.
- Мама, мамочка, почему ты еще не нашла меня… Я хочу домой! Забери меня отсюда, пожалуйстааа…
После долгих слез пришли отупение, усталость и головная боль. Кажется, она задремала в спальне, уткнувшись носом в подушку: то, что осталось от завтрака, из гостиной исчезло – лишь груда фруктов на блюде возвышалась мощно и торжественно, словно священная гора.
Елена не слышала ни шагов, ни шорохов, ни стука – нет, так нельзя, она проспит все на свете. Надо встряхнуться! Ну-ка, давай, восстанавливай форму! Отжаться – раз-два, раз-два, поприседать – раз-два, ой, поясницу ломит! Теперь побегать на месте – раз-два, раз-два, раз-два… Нет, после завтрака нельзя, затошнило… А если попробовать на четвереньках?
За этим занятием она опять прозевала появление в гостиной еще одного посетителя. Того самого, которого страшилась, ненавидела и ожидала, чтобы бросить в лицо гневные слова обвинения.
Но при взгляде на эту спокойную фигуру, хозяйски расположившуюся в кресле, при взгляде в это невозмутимое лицо и холодные глаза, в глубине которых таилось нечто непознаваемое, ноги её снова стали ватными, сердце рухнуло вниз с огромной высоты, зрачки расширились и заготовленные слова застряли в горле. Елена стояла, застыв на месте, в нелепой позе, капельки пота блестели на лбу, она тяжело дышала, пока Живаго разглядывал её в упор немигающими змеиными глазами.
- Я вижу вас в отличном здравии, госпожинка Любомирская, - наконец произнес он, постукивая длинными тонкими пальцами по подлокотнику.
Елена очнулась. Вскочила.
- Какое вы имеете право сюда врываться? – она кипела от злости и бессилия. – Что вам здесь надо?
- Браво! – Живаго вскинул бровь. – Что мне надо в моем собственном доме! Просто пришел узнать, как вам живется, не обижает ли кто, – он не спеша пододвинулся к столу, взял красивое желто-красное яблоко, надкусил. Вот так же, наверное, он пробовал и её, медленно смакуя.
- Обижает? – Елена задохнулась от возмущения. - Кто же кроме вас может это сделать!
- Разве я вас обижал? Вы забрались в мой дом – с какой целью? – а я не вызвал полицию. Это раз. Я водил вас и вашу маму в ресторан – значит, мы с вами добрые друзья, так считают все. Это два. Делал вам подарки – это три. Вы здесь отлично устроены – это четыре. Очень многие женщины вам бы позавидовали.
- Пусть завидуют! Это по вам плачет полиция, а не по мне! Погодите – мама заявит – и сюда придут с обыском!
- Ваша мама знает, что вы уехали со мной на пикник, я ведь вас приглашал – помните? В горы? А? С полицией дела обстоят еще проще. Определенная сумма на нужды муниципалитета, определенные суммы лично по карманам – и полиция предана мне до гроба. И потом, что вы намереваетесь поведать полиции?
- Негодяй! До каких пор вы собираетесь меня здесь держать?
- До тех пор, пока я этого хочу! – Живаго говорил мягко и насмешливо, но с каждым словом словно забивал в стену последний гвоздь.
- Я… хочу видеть маму, - упавшим голосом произнесла Елена.
- Вы можете написать ей письмо. Бумагу и ручку вам принесут. Буду счастлив передать госпоже Марте весточку от дочери. Только не забудьте сообщить, что вам прекрасно живется здесь, что вы сыты, здоровы, не скучаете – впрочем, так оно и есть!