И как теперь объяснить Мендесу, что зашло слишком далеко, одного разговора мало, надо всё время капать, капать, точить, точить, капля за каплей, её закаменевшее сердце, а Время летит и летит. И что Времени – эти капли? Им по нраву вечность…
…
…Казалось, всё успокоилось. Мендес столько времени проводил на руинах, что сил у него оставалось только на вечернее общение с детьми. Словно он специально изводил себя. Ночью, лёжа в постели без сна, он просто молча обнимал её, легонько ласкал сильными, нежными пальцами. Она же, как когда-то раньше, изнемогала от желания, и считала дни, когда будет можно.
Но на самом деле, они оба балансировали на острие иглы.
И очередной трагедии избежать не удалось.
Г Л А В А 5
В ужасном состоянии Елена позировала Георгию, пытаясь сохранить невозмутимость и присутствие духа хотя бы внешне. В этой бешеной, судорожной круговерти Гера был, наверное, единственным тихим островком. Тихим и незыблемым. Не верилось, что в нём когда-нибудь могут заиграть тайные течения, забурлить водовороты, открыться воронки, взвиться ураганы. Впрочем, когда-то не верилось, что всё это может открыться в Елене.
Гера по-настоящему любил детей, особенно ласковую и смешливую Элеонор, часто играл с ней, брал на руки, умывал, катал на лошадке и на собственных плечах. Может, в прежней жизни у него осталась сестрёнка? Мягкий, трепетный, неторопливый, мало что понимающий в происходящем, но чуткий.
Елена ловила себя на мысли, что ей хочется поплакаться ему в жилетку, посидеть, обнявшись, как с лучшей подружкой, лучшей, чем слишком деловая и всегда во всем правая Бет, рациональная и суховатая, желающая командовать. Которой не поведаешь о наболевшем – стыдно, словно мастурбировать прилюдно. Вопреки надеждам, желаемой, нафантазированной дружбы с ней не получилось, та её не понимала или не хотела понимать. Не получалось контакта и с флегматичной Алесей, слишком погружённой в детей и свои несбыточные грёзы.
Ну и что же, что Гера – это девушка. Неудавшийся мальчик. Зато их разговоры были откровенными и искренними. С ним было легко, мир выглядел радужным. Казалось, он один видит её состояние насквозь.
- Ты балансируешь на опасном краю, - говорил он ей. – Я не могу понять, что происходит, но чувствую, что ты излучаешь опасность.
Елена засмеялась.
- Гера, побойся Бога, я же сама любовь и нежность!
- Ты себя недооцениваешь, или переоцениваешь. У тебя внутри бурлит раздражение, иногда ты похожа на кошку, готовую прыгнуть. Смотри – здесь я именно так тебя изобразил.
- Это просто монстр какой-то! – морщилась Елена. – Неужели ты видишь меня такой?
- Я тебя вижу всякой. Иногда мне не нравится то, что я вижу.
- И ты туда же! Ну, продолжай.
- Какая ты с матерью, скажем… или с Хозяином.
Елена вспылила.
- Все вы твердите «Хозяин, Хозяин». А Виктор скоро перестанет им быть. Не думала я, что его легко сломать – а он ломается. Он столько раз ломал меня…
- …что ты решила, что он сам – из нержавеющей стали?
- Ты хочешь сказать, что я – та самая ржавчина, которая может съесть сталь?
- Ну, не горячись. Всем сейчас трудно – и тем, кто понимает ситуацию, и тем, кто не понимает ничего. Во всяком случае, я очень понимаю его состояние и сочувствую, но помочь ничем не могу – мои руки способны только кисть держать. Подумать только, такому Великому человеку – потерять то, чему он посвятил жизнь! Это всё равно, что мне… потерять руки!
- Тьфу-тьфу! Типун тебе на язык, Гера! Не смей об этом болтать! Если уж говорить о жалости – стоит жалеть детей. Я боюсь за их будущее, поэтому не собираюсь сдаваться. Я заставлю Виктора начать всё заново. Думаю, что сумею.
- Только не перегни палку, Еленка, не сломай окончательно.