Мендес поднял руку. – Погоди, выслушай меня до конца, пожалуйста!
- Нет, это ты выслушай меня! Ты трусишь, Мендес, да, ты становишься трусом! И я могу тебя за это ненавидеть. Да-да! Не смотри на меня так. Мне необходимо кого-нибудь ненавидеть. Это ты сделал меня такой. Мне плевать на окружающих, и я ненавижу этот мир, если он такой!
Елена вдруг осеклась и зажала себе рот, встретившись с его взглядом. Мендес застыл с занесённой рукой, словно готовясь её ударить. Он глядел на неё изумлённо, брезгливо, словно видел перед собой чужую женщину.
- Что? И это говоришь ты? – наконец произнёс он тихо, с горьким чувством бессилия. – Ты не однажды признавалась в ненависти ко мне, но ко всему миру – впервые. Говоришь, что теперь полностью заменишь меня в моей лаборатории, займёшься опытами? Ты уже не боишься чужой крови, чужой боли, чужих страданий? Чужой смерти, наконец? Ты не научилась спасать, но хочешь научиться убивать? Ты уже забыла своего брата?
Елена вдруг сжалась в комок и заплакала. И Мендес, забыв всё, бросился к ней, начал целовать её руки, пытаясь заглянуть в глаза.
- Успокойся, милая, давай закончим день миром. Ты устала, тебе нужен покой и мир – наверное, больше, чем мне. Я люблю тебя, но боюсь, тебе необходимо лекарство. Я позову Бет, и она принесёт снотворное. Пойми, твои тревоги напрасны, я смогу защитить тебя и детей. Видишь – препарат уже готов.
«Милый, милый, любимый, ты убийца, и я с тобою становлюсь убийцей. Почему ты медлишь, почему не убедишь, не возьмёшь меня силой – как прежде. Сломай, подари блаженство ненависти. Я хочу тебя! Как в том сне – я ненавидела тебя. И жаждала!»
Елена выпрямилась и оттолкнула его.
- Уйди. Ты убийца. Я дрожу от страха, когда ты прикасаешься ко мне. Я никогда не знаю, о чём ты думаешь. Я страшусь собственной страсти. Иногда мне кажется, дети вовсе не мои, и я способна возненавидеть их. Я… я всё никак не могу привыкнуть к тебе, ты словно маятник зависаешь то наверху, то внизу, и раскачиваешь меня. Мне не нужны твои снотворные!
Мендес отшвырнул её от себя. Елена упала на диван.
- Знаешь, - сказала она спокойно хриплым шёпотом. – Мой брат, Лео, был моим любовником там, в лесу. Я очень хотела, чтобы беременность стала его подарком.
- Елена, не надо, это было давно, разве не изменилось многое с тех пор? У нас теперь так много общего – наши дети, наши воспоминания, наше притяжение… – усталость и боль сдавили ему горло.
- И ад тоже, Вик, общий, один на двоих! Ты очень щедро им поделился!
«Нет, не то», - подумала Елена. – «Это не то, мало, он ещё не стал прежним волком. У меня есть последний козырь!»
- Это ещё не всё, Мендес. Я изменила тебе с Генрихом – и это было недавно.
- Лжёшь! Это ложь, ты не смеешь!
- Смею, Мендес, смею. Я не дитя. Ты правильно заметил – я уже не та, что была. Ты пытался всё за меня решать, привык распоряжаться, сделал игрушкой. Всегда и везде диктовал…
Его лицо было похоже на предсмертную маску, но по нему пробегали сполохи ярости. Елена давно не видела его таким. Ей стало не по себе.
- Жаль, что я не уничтожил его год назад. Значит, ты не хочешь снотворного? Что ж, у меня есть другое средство. Последнее. Ты меня вынуждаешь его испробовать.
Он схватил со стола флакон, сорвал крышку – белое облачко консерванта закурилось над ним, - и, широко шагнув, в один миг достиг дивана. Елена поджала ноги, отодвигаясь дальше и глубже – этот диван был так же огромен, как и диван в любимой гостиной в старом доме. Пожалуй, она ошиблась, перегнула палку – Бет предупреждала, она зашла слишком далеко. Смертельный ужас превратил её в затравленного зверька.
- Я пошутила, Вик, я всего лишь хотела тебя встряхнуть! Прости, прости, я всё наврала. Я не изменяла тебе… О Господи, что я наделала! Штоф не виноват!
- Пошутила? А вот я, кажется, разучился шутить!
- Нет, нет, я не хочу, я не могу! Я не выдержу! Пощади!
- Не можешь? А когда-то ты мечтала об этом. Забыла?
- Это было помрачение, Вик...
- А сейчас у тебя – не помрачение?
Она в панике зажимала рот ладонями. «Попалась!» - металось в голове. – «Напросилась! Он не шутит…» Омерзительная, остро пахнущая жидкость заливала лицо и руки, мешалась со слезами. Но железная рука Мендеса сдавила её шею.