А Фернандес наблюдал за ними издалека и думал о том, какие они счастливые – ведь у них всё впереди, вся радость узнавания, первый поцелуй, первая ночь, первые признания. Каково это – очнуться после комы, без памяти, и узнать, что у тебя очаровательная жена и сын? Фернандесу этого познать не суждено.
Г Л А В А 10
Буравчик вновь чувствовал себя одураченным. Тоска сжимала его сердце в куда большей степени, чем тревога и страх. Бет увели, и она сюда больше не вернулась. Что с ней сделали? Если она в порядке, то вернётся ли?
Он верил Бет, но дадут ли ей вызволить его, а ему – встретиться с ней вновь? Ко всему этому вдобавок примешивалась ядовитая, едкая, точно щелочь, ревность: она и тут провела его! Кем он будет теперь для неё? Резервный игрок? Игрушка про запас? Она беспринципна, она лицемерна, она манипулирует людьми, она лжива… Стоп, стоп, стоп, разве она клялась тебе в вечной любви? Неисправимый романтик и… и… полный идиот. Лох. Что теперь разбирать себя и её по косточкам. Их дело провалилось, они под арестом, и судья церемониться не станет. Город опутан чёрной паутиной, зараза расползается в стороны неудержимее плесени. Когда вокруг гнезда стянутся охотники и станут травить плесень фунгицидами, его и Бет уничтожат вместе со всеми остальными, не прислушиваясь к придушенным крикам о помощи. Буравчик был совершенно уверен, что очень скоро сюда стянутся… ну не войска, но отряды спецназа. И поди докричись – он повязан, как сообщник. Сколько он прикрывал непотребные делишки этого умалишённого «учёного» маньяка – а сколько людей тот угробил ради своих экспериментов? Таких во всех боевиках давят и глушат супергерои или, на худой конец, Интерпол. Почему Интерпол до сих пор не подключен? Что такого в этом сумасшедшем, что его взялась защищать Бет?
Буравчик накручивал себя до тех пор, пока не разболелась голова. Подвал был весьма комфортабелен, даже слишком, Буравчику не придётся жаловаться на содержание и обращение, ибо ни содержания, ни обращения не было. Его забыли на сутки. Крошечный биотуалет, мягкий и пластичный. Топчан с одеялом и подушкой. Яркий свет из неоновой лампы – белый плоский плафон в потолке. И – глухо, как в танке. Тупая, оглушающая, отупляющая тишина – зомби звуки не нужны. Но самое скверное было то, что Буравчик скоро захотел есть. Кушать. Жрать. Питаться. Ням-ням. Он боялся, что эта животная потребность помешает ему ощутить себя героем, и заранее ненавидел себя за это. Ночь (Буравчик отсчитывал время по часам) прошла, разумеется, без сна. Почти без сна.
А утром он услышал сначала отдалённое позвякивание, потом позвякивание поближе, потом – отчётливый звук поворачиваемого ключа. Дверь сдвинулась в сторону, и Буравчик вскочил, как ошпаренный, со своего ложа. Вошли двое слуг, девушка и мужчина. Сквозь приоткрывшуюся ненадолго дверь Буравчик успел увидеть серое сплошное полотно без намёка на выход. Словно пришедшие просочились сквозь стену. Руки у мужчины висели, точно две плети. Взгляд настороженный. Девушка несла поднос с едой. Буравчик подавил вздох и принял завтрак. Весьма сытно для заключённого. Надзиратели стояли и ждали.
- Чего уставились? – буркнул Данко, поглощая яичницу. – Ну, я голодный. Вам-то что, безъязыкие? Вы такие же пленники, как и я. Завалить бы вместе этого долбаного хозяина, а? Да сбежать. Свобода, блин, вы хоть понимаете, что это такое? Да куда вам… тупым. Она не нужна вам. Вы загнётесь на свободе. Сдохнете с тоски, одичаете, покроетесь лишаями, как псина, которую хозяин выгнал.
Данко позволил себе позавтракать. Выпил залпом кофе, старательно, заставляя себя не спешить, прожевал объёмный бутерброд на полбатона. Хоть и безъязыкие, но слушают. Данко опять вздохнул.
- А развлечения? Где телик, лентяи? Музон, девочки, танцы до упада? Может, массаж сделаете? Эротический? Нет? Или сказку расскажете? Или… записочку для Бетти? Или…
И тут Данко зажал себе рот: он вспомнил слова Живаго о том, что он услышит каждое его слово. Вряд ли он надеется, что Данко будет разговаривать сам с собой, развлекая себя расписыванием собственных тайн. Может, записывающее устройство у слуг в карманах? Ха-ха.