Её собственная дочь зачерствела душой, и уже не обращает никакого внимания на противозаконность дел своего мужа. Более того, сама мечтает заниматься дьявольскими опытами. Опытами с живыми людьми… Кто теперь поверит, что Мендес когда-то мечтал осчастливить человечество, подарив панацею от самых тяжёлых и неизлечимых болезней? Канули те времена.
Марта пыталась поговорить с Еленой, но та не больно-то берёт в голову её предупреждения и тревоги, она отмахивается от матери. Ей уже не хочется слушать советов, она рвётся из-под опёки, она желает сама диктовать. Елена словно одержима – ад настолько прикипел к ней, вошёл внутрь, что она потихоньку становится тенью своего мужа, его копией, его придатком…
Однажды, в ответ на укоры и отчаянные сетования Марты, Елена сказала такое, что у той помутилось в глазах, и волосы встали дыбом.
Елена сказала: - Мама, в мире столько беспринципных диктаторов и военных, для которых человек – пушечное мясо, столько правителей, равнодушных к своему народу, столько оголтелых бандитов и мафиози, что в сравнении с ними Виктор – просто ангел! Не забывай, он был и остаётся учёным и врачом, его изобретения можно использовать на пользу человечеству, и что такое несколько тысяч зомби в сравнении с теми десятками тысяч и миллионами, которых перебили в войнах, угробили диктаторы, а теперь ещё и теракты в моде. Так что ты зря на него взъелась, ничего такого особенно страшного он не делает. Его слуги намного счастливее тех, кого сейчас душит и режет какой-нибудь обдолбанный гангстер или маньяк, или кто подрывается на минах в локальных конфликтах.
И Марта не нашлась, что ответить.
Муж и жена – одна сатана? Да, но не настолько же! А ведь Марта когда-то сама уговаривала её принять Мендеса, его любовь, смириться, смягчиться… Либо Марта была настолько слепа и глуха, либо настолько легкомысленна! Сама толкала дитя к греху, к злу и ожесточению.
Нет, Марта не такая уж набожная, увы, и это тоже ужасно, недопустимо, скверно. Сколько возможностей для замаливания грехов упущено. Она теперь подолгу стоит в маленькой часовне, пытаясь сосредоточиться на молитвах, старается повторять их скрупулёзно и чётко. Но иногда наплывает такая тоска, что слёзы текут из глаз, а в голове невольно проплывают невесёлые картины возможного будущего, роятся страхи и смятение, и тогда молитвы не идут, хотя напротив – должны были бы литься безостановочно и страстно!
И вот кольцо вокруг грешников сомкнулось – но смыкают круг такие же отпетые грешники, негодяи, безбожники, и не дай Бог им взять верх!
А сейчас Еленка пришла к матери, издёрганная, смятённая, но спокойная внешне. Откуда силы берутся?
- Еленочка, ты шутишь! Ты хочешь избавиться от детей? Отослать из дома? Всё настолько плохо? Еленочка, родная, ты твёрдо уверена в этом?
- Абсолютно. Если всё… успокоится, ничто не помешает вам вернуться, и мы встретимся.
- Как?
- Очень просто. Не волнуйся, мы тебя найдём.
- А вдалеке не будет опасней? А нам дадут уехать?
- Вот потому я и отсылаю вас сейчас. Чем раньше, тем лучше. В конце концов, когда мы будем далеко друг от друга, достаточно далеко, дети уже не будут никого интересовать. А значит, они будут в безопасности.
- Ты так убеждена в этом?
- Абсолютно. Иначе не поступала бы так.
Конечно, Елена не скажет матери заранее о том, что с детьми отправятся электронные носители. Чем позже она это узнает, тем лучше. А вот Пазильо надо проинформировать.
Елена не позволяла себе расслабиться. Лишь одно мгновение на сомнения и страх, на боль и тоску – и она уже не сможет решиться. Лишь одна капля жалости к себе, эгоистичной жалости – и её озарение, внезапный порыв, удивительное, невероятное, чудовищное, спонтанное решение не состоится. Нельзя остановиться ни на секунду – слетишь кувырком под откос. Нельзя замедлиться – опоздаешь навсегда.