Отъезд детей сделал то, что не могли сделать мольбы, угрозы, страсть и богатые дары: Елена сама признавалась ему в любви. Он уже не ждал этой высочайшей милости. Женщина, родившая ему детей, пережившая катаклизмы семейных ссор и отринувшая ненависть и вражду, оставшаяся с ним в самый тяжёлый миг, хотя могла сбежать. Она всё-таки произнесла эти слова – серьезно, уверенно.
- Вик, а знаешь что? Давай потанцуем! Диск Гордона, что подарила Бет – а?
- Еленка, детка милая, что ты говоришь? Какие танцы?
- Почему бы и нет? – она высвободилась из его рук, стала поспешно рыться на полке. Нашла диск, включила центр. – Ты только расслабься – и вспоминай. Разве не было у нас ничего хорошего? И смотри мне прямо в глаза, не отвлекайся!
Она нежно и умоляюще заглядывала ему в глаза. В самую глубину. Голос Гордона пронзил их неудержимой тоской и страстью по несбыточному. Ломкий, нервный, трепетный, он рвал в клочья остатки прежней жизни. Они медленно кружились по гостиной. Словно маленький вихрь, вздымаемый музыкальными волнами, гнал их по кругу, не давая остановиться. Они кружились, щека к щеке, и Елена, обхватив его за шею, шептала в ухо, усмиряя и баюкая, как он когда-то баюкал её в объятиях, пытаясь отогнать страх и призраки невзгод.
- Мы непременно воссоединимся с детьми и построим новую Империю, Вик. Империю Любви. Мы ещё так молоды – и я буду тебе помогать, и ты не посмеешь мне отказать. Мы будем оба работать в лаборатории. Ты научишь меня всему, научишь отдавать кровь – да, и не возражай. А потом подрастёт твой сын, и станет твоим преемником. Верь мне!
И Мендес, в глубине души всю жизнь остававшийся романтиком и прожектёром, почти поверил в то, что всё обойдётся и повернётся вспять. Только сама Елена не верила себе ни на грош.
Кн. 3, ч. 4, "БОГ УСТАЛ НАС ЛЮБИТЬ...", пролог, гл. 1
ПРОЛОГ
Майя напрасно всматривается в тёмный полог парка. Сзади неё простираются станции подземки, улицы, площади, набережные, храмы, автопарки и – дома, дома, дома. Знакомый и родной город, в одночасье ставший чужим и жутким. Пусто. Пусто и тихо. Но эта пустота и темнота наполнены теми бесплотными импульсами, которые вот-вот должны проявиться, обрести плоть и вес.
Майя хочет бежать. Страх шевелится чёрным пауком, скребёт, вызывает зуд и дрожь в грудной клетке, в голове, в спине. Она всею кожей ощущает его. Что-то надвигается со всех сторон. Со всех четырёх сторон. То, что называют роком, от которого не сбежать. Но бежать надо. Бежать хочется. Паника толкает в спину.
И Майя начинает двигаться – вдоль кромки парка, чтобы выйти к подземному переходу через трамвайную линию, всё убыстряя и убыстряя шаг. И вдруг она слышит первый шорох. Вот оно, началось.
Шорох за шорохом наплывает, один за другим, шорохи сливаются в ровный, монотонный, негромкий гул, белый шум. Майя ещё не знает, откуда оно выйдет, но на всякий случай беспрерывно оглядывается. Но оно выходит из самой гущи парка, прямо перед нею, и Майя останавливается, как вкопанная.
Нелепое, безмолвное, застывшее существо в серой одежде. Лицо неподвижно, руки висят плетьми. Оно смотрит в никуда, но, кажется, видит и замечает всё. Вот оно поворачивает голову к ней, механически разворачивается и идёт.
Майя в страхе бежит прочь. Какие переходы? Она сворачивает круто влево, перепрыгивает через низкий парапет, затем – через рельсы. Перед нею узкий тротуар и – широкая улица. Майя смотрит назад – он уже не один. Из парка выходят всё новые и новые живые механизмы, безликие куклы неведомого, великого кукольника. Они идут ровным строем, чётким шагом, им некуда спешить, но они успевают сокращать расстояние вдвое на каждые её десять шагов. Они все разные, но кажутся одинаковыми и похожими друг на друга.
Майя знает, что ей необходимо добраться до муниципалитета. Там – безопасность. Там – солдаты. Она переходит улицу, ныряет в другую – по ней она выберется на Главную площадь. А следом за ней из окрестных переулков, из магазинов, из ресторанов и мастерских выбегают люди, и тоже несутся к муниципалитету.
Теперь Майя бежит, не оглядываясь. Она уже не одна. Рядом с ней бегут перепуганные насмерть жители города, все вперемежку – старики и дети, городовые и бездельники, патрульные группы и туристы, служащие и рабочие, солдаты и дворники, мужчины и женщины, матери, школьники и студенты. Все размахивают руками и кричат, но вязкий воздух глушит звуки, до ушей Майи не доносится ни единого крика или возгласа. Чтобы не быть зажатой беспокойной толпой, Майя шмыгает в сторону, взбегает по каменной лестнице старинного дома, ведущей к площадке на плоской крыше, где расположилась выставка городской скульптуры. Подбегает к самому краю. Отсюда ей будет видно всё. Отсюда можно будет сбежать – по крышам.