Живаго медленно подошел к ней, маленькой и несчастной девочке, встал на колени, протянул руку – Елена отшатнулась. Он взял её легонько за подбородок, поднял лицо, развернул к себе. Его ноздри раздувались, кончики губ подергивались. В его глазах мелькнуло на миг такое мучительное напряжение, смутная тоска и горечь, что Елену что-то кольнуло глубоко в сердце, непонятное, муторное, чуждое – жалость? Она снова затравленно смотрела ему в глаза, её губы приоткрылись, ей не хватало воздуха – насильник был рядом с ней, лицо к лицу.
Живаго опустил руку, встал, отошел к письменному столу, вернулся, протянул Елене лист бумаги и опять уселся на диван. Он уже взял себя в руки.
- Берите.
Елена схватила письмо, жадно и напряженно всматривалась в родной почерк. Рука матери дрожала, некоторые буквы были почти не прописаны. Пока Елена читала – в гостиную вносили чашки, блюда с разными вкусностями, фруктами, красивые разноцветные бутылки, бокалы. Елене это было безразлично, она словно слышала тихий укоряющий голос матери: «Еленка, девочка моя милая, что же ты ко мне не приходишь? Все обо мне забыли – и ты, и Лео, забросили совсем. Доктор Кантор говорит, что болезнь моя застарелая, сердце плохое, и что я слишком много работала… Но теперь ты устроена – и мне уже не придется так много работать – ведь все это было ради тебя. Целую, не беспокойся слишком сильно – все уже обошлось, скоро пойду на поправку, до встречи, мама».
Елена подняла сверкающие неприязнью и негодованием глаза: - Что с моей мамой? Где она?
- В больнице. Микроинфаркт. Конечно, рановато для её возраста, но чего не бывает.
Елена вскочила.
- Это вы виноваты! Да! Я знаю! Она не выдержала моего отсутствия, а вы ей нагло врали в лицо… Нагло и подло!
- Ложь не всегда бывает наглой и подлой. Госпоже Марте спокойнее от мысли, что с дочерью все в порядке.
- В порядке, да, довели до инфаркта – и порядок? И еще хотите, чтобы я сидела рядом с вами? Я хочу видеть маму, она ждет меня!
Живаго долго молчал, пригубил коньяк.
- Думаю, это можно устроить. И потом, я распорядился, чтобы госпоже Марте обеспечили наилучший уход, доктор Кантор – мой друг, теперь он будет и вашим постоянным лечащим врачом. Да сядьте же – многое зависит от вашего поведения, не надо мелькать перед глазами и размахивать кулаками – я все равно сильнее вас. Давайте жить мирно, а?
- Это вы называете миром?
- Любой мир лучше войны – это истина.
Елена рухнула в кресло, продолжая ёрзать, и Живаго рывком придвинул тяжелое кресло к себе.
- Ну что вам еще от меня надо? – Долго сдерживаемые слёзы полились снова ручьём.
Живаго болезненно скривился, странно посмотрел на нее и махнул рукой: - Вы все равно не поймете!
Протянул ей салфетку, заставил высморкаться, самолично промокнул щеки и глаза, ибо клетчатый платочек давно валялся где-то под ногами. Потом налил в рюмку коньяк, приказал: - Пейте, снимет напряжение!
Елена замотала головой, но рюмка прижалась к её сомкнутым губам, звякнула о зубы, и она сделала глоток, еще – поперхнулась, закашлялась. Потом Живаго налил опять – голова начала наливаться тяжестью, а тело, наоборот, стало легче воздушного шарика.
Живаго заставил её съесть ломоть ветчины, ломтик сыра и кусочек ананаса, несколько маслин. Давясь, кашляя и шмыгая носом, она запивала все это крепким, горьким, зеленым чаем, не ощущая ни вкуса, ни запаха.
Она и не заметила, как рука Живаго оказалась на её плече, она сама – на диване рядом с ним, его мягкие волосы касались её щеки, а в её руке зыбко и ненадежно примостилась еще одна полная рюмка, словно бабочка, готовая вот-вот улететь.
Гостиная парила вокруг и уже не казалась мрачной и темной – радужные круги перед глазами расцвечивали и раскачивали её, словно райскую птицу.
- Вот так… - говорил Живаго. – Теперь вы не волнуетесь и не злитесь, значит, наступило хоть какое-то, но перемирие. Вы – глупая маленькая девочка, Елена… - он тяжко и хрипло вздохнул.
- рука обнимала ее за талию и слегка покачивала, словно баюкая. Елена вдруг ощутила на шее мягкое прикосновение его губ – и это не было ей неприятно. Губы Живаго пробовали и ласкали её, музыка обволакивала. Елена ойкнула. Закрыв глаза, ёжилась от бегущих по телу мурашек. Склонив голову набок, она подставила шею всю, целиком. Рюмка выпала из ослабевших пальцев и покатилась по дубовому паркету. Где-то под ложечкой сладко заныло, волны пошли вверх и вниз, поднимая над полом и одновременно пригвождая к месту. пальцы перебирали её волосы, щекотно касались лица, легонько, словно нежный ветерок, трогали кончики бровей, проводили по кромке губ. Она чувствовала тонкий и пряный запах его кожи.