И даже теперь она не могла заставить себя произнести хотя бы «спасибо», выразить в простых проявлениях свой восторг – как прежде с Лео: она уже разучилась прыгать от радости, бросаться на шею, кричать и нестись, сломя голову, от избытка чувств, словно жеребёнок, впервые почувствовавший силу ног и притяжение пространства.
Живаго не стал спрашивать, нравится ли ей тут, он не требовал потока благодарностей, и она была ему за это признательна.
Он только легонько обнял её за плечи и на миг заглянул в лицо – и страх не нахлынул вновь грязной липкой жижей, не омыл сердце ледяной волной.
Она увидела обветренные, сухие, резко очерченные губы, ямочку на упрямом подбородке, глаза под прикрытием настороженных темных век и крылатого излома бровей – глаза, в которых никогда не было покоя.
Она увидела, что он красив особой, суровой и властной мужской красотой, захватывающей в плен мгновенно, не желающей знать презренную маету сомнений и поражений, то самое, что она считала гипнозом, чего страшилась, от чего впадала в панику…
Они возвращались так же молча.
А по приезде в доме её встретила мать.
Г Л А В А 3
Наконец-то Хуану Пересу представилась возможность посетить Майю. Перед Рождеством Мендес послал его с поручением в Будапешт, куда ему предстояло теперь ездить каждую неделю – оттуда Перес на мотоцикле всего за два часа добрался до Цегледа, а там – и до Пиколды. Нашел дом, замирая от предвкушения, поднялся на второй этаж довольно ветхого, нелепого дома, владельцем которого был старый приятель и помощник, надавил на кнопку вялого, анемичного звонка.
Шаги за дверью прозвучали сразу – и затихли.
Майя долго пыталась разглядеть посетителя в исцарапанный глазок.
- Я никого не жду, - прозвучал, наконец, знакомый хрипловатый голос.
У Хуана почему-то пересохло в горле.
- Ладно, девочка, открой. Быстро же ты меня забыла!
Майя помешкала, не зная, как реагировать на нежданный визит, но всё же открыла. Хуан ввалился в чистую пустую прихожую – забрызганный грязью, в шлеме, сапогах, длинном кожаном плаще. Захлопнул с силой дверь.
- Ну, здравствуй!
Майя молчала. Воспоминания обрушились на неё. Изгнание, отвращение в глазах Живаго, долгий путь из одной провинции в другую, ещё более отвратительную. Угрюмая физиономия Переса, везущего её на вокзал и передающего в руки двух ублюдков, которые, в свою очередь, подшучивая, омерзительно скалясь и лапая её, препровождают под опеку ещё более злого и мрачного старикашки.
Она ждала, видит Бог, она так долго ждала, что Живаго одумается и позовет – он и раньше, бывало, вымещал на ней раздражение и неудачи, а потом любил, как ни в чем не бывало.
Что-то теперь скажет ей этот?.. А вдруг – заберет обратно?
Майя пропустила его в комнату, бедную, но опрятную. Телевизор – новый, приемник – новый, кипа журналов на новой тумбочке – все остальное старое, обшарпанное и потертое.
Хуан долго смотрел на нее – не изменилась, даже похорошела, похудев. Стала сдержанней, серьёзней, пышные волосы завязаны узлом, но яркий халатик облегает по-прежнему соблазнительную фигурку. А ведь это ему она обязана жизнью!
- Ну что, не рада старому другу?
Хуан неспешно разделся, бросил одежду на кресло.
- Давай скоротаем вечерок как прежде, за рюмочкой коньяка. Доставай – я же знаю, что у тебя есть!
Всё так же молча, Майя достала из горки бутылку – Пересу, сигареты - себе. С наслаждением закурила.
- У меня тут не густо – извини, не успел, очень спешил тебя увидеть… - Хуан достал из кармана плаща плитку черного шоколада. Майя закусила губу, взяла шоколад.
- Ладно, - выдавила она и попыталась улыбнуться, как прежде – неужели разучилась?
- Сейчас поставлю кофейник. Ужин разогреть?
- Пожалуй…
Майя ушла на кухню, включила чайник, поставила готовую упаковку жаркого с картофелем в печь. Ей не хотелось возвращаться в комнату, быть рядом со свидетелем своего позора, делать вид, что ничего в жизни не изменилось…
Но любопытство было сильнее. Неспроста он здесь, неспроста! Перес с аппетитом поел – он никогда не жаловался на плохой аппетит, в самых сложных ситуациях не упускал случая подкрепиться – сказывалась тюрьма.