Чтобы не закричать, Елена засунула в рот кулак. Мерзавец! Что он с ним сделал? Куда ведет?
Лео был одет так же, как и остальные слуги – в мягкую темно-зеленую униформу, голова гладко выбрита и неподвижна, руки болтаются, как у тряпичной куклы. Если он был всё время здесь – почему она его не видела раньше?
Все они направлялись ещё ниже, в подвальные помещения. Тяжелая дверь сдвинулась, впуская посетителей – и захлопнулась с лязгом, схоронив и хозяев, и слуг, и их гостей.
Елена стремглав помчалась наверх, к себе. Ворвалась в комнату, задыхаясь, рухнула на ковер. Она колотила руками по полу, глухо рычала, стонала и выла. Слез не было. Ярость и гнев переполняли её чашу до краев и выплескивались наружу.
Гад! Скотина! Трус! Коварный лжец! Он ревновал её! Слабак! Он боялся соревноваться в открытую! Он уничтожал соперника втихаря, исподтишка, глумился над ним и над ней – а она чуть было не поверила в его чувства, чуть было не простила - да, да! Она уже начинала забывать зло!
И вот правда всплыла. Теперь в ней пылала дикими всполохами только ненависть! Одна ненависть! Одна только ненависть!
Кн.1, ч.2, гл. 9 - 12
Г Л А В А 9
После демонстрации слуг в быту посланник Бору-Аль-Ди пожелал самолично участвовать в эксперименте и испытать подчиненных. Это нетрудно было устроить, и Мендес повел всех в обширный подвал, размером с небольшой спортивный зал. Только он один знал, что после препарата испытуемый будет подчинен только ему, и никому другому, но ему необходимо сделать вид, что зомби слушается повелителя Бору. Разговор шел на языке Джобу.
- Вам нужно всего лишь взять его руку и послать волевой импульс. Или дать мысленный приказ. Его превосходительству принцу Абы придется потренироваться – если импульс слаб, слуга его не поймет.
- Принц Абы умеет всё! – важно произнес Бору. – Он рожден приказывать и повелевать!
- Не сомневаюсь, - Мендес склонил голову, скрывая улыбку. – Я уверен в том, что и вы сумеете передать свое желание подготовленному слуге.
Бору хищно осклабился.
- Каковы деловые качества подготовленного слуги?
- Быстр и изворотлив, как змея, проворен, как паук, нечувствителен к боли, словно камень, бесшумен, осторожен и терпелив, как кошка, предан как собака, вынослив, как верблюд, у него молниеносная реакция как у змеи и собразительность…
Бору сморщился и поднял руку: - Таковы даже мои слуги – что же нового в ваших?
- Их никто не сможет перекупить, никто не выведает их тайн ни на каком новейшем детекторе, или промывателе мозгов – ибо их голова пуста. Они реагируют только на ваш мысленный приказ – даже на расстоянии. Только прикажите – они все сделают за вас, а вас при этом не будет, вы вернетесь с другого конца света к готовому результату. И потом… даже с тяжелыми ранами они ещё долго способны к действию.
- Ну, первого мы не проверим никак. А вот второе… Значит, взять за руку? И так с каждым? Всего-навсего? – его глаза загорелись.
- Только имейте в виду, господин посланник, за этими стенами – мои слуги, прошу вас не чинить разгрома в моём доме и не замышлять покушений.
Мендес кивнул слугам, двери в камере номер 5 открылись, девушка в зеленом вывела оттуда невысокого худого парня с почти детским лицом. Он пошатывался от слабости. Слава стояла поодаль, напряженная, как натянутая тетива.
Бору скептически хмыкнул, подошел и брезгливо взял безвольную руку. Было видно, как он напрягся, пытаясь изобразить свои кровожадные мысли на лице – даже капельки пота выступили на лбу. Потом бросил руку, вопросительно глянул на Мендеса, и вместе со слугами, не спеша, отошел к противоположному концу залы. Зачем-то достал часы, посмотрел на них. Все замерли. Мендес прикрыл глаза, удерживая мысленный контроль.
Вдруг парень ожил, вздрогнул, глубоко вздохнул и длинными, бесшумными прыжками понёсся прямо к Бору. Его стражи вскинули мечи, но парень молниеносно обогнул их слева и мощным ударом сбил одного из них с ног, но тут же получил удар от второго - отрубленная по локоть рука отлетела в сторону. Но парень уже выхватил у лежащего меч целой рукой, и рубанул сначала по упавшему, потом по второму, похоже, несколько оторопевшему от нежданного натиска. Его движения были отточены и выверены, а лицо оставалось пустым и ничего не выражающим.