Сейчас она создавала пейзаж из чёрных клякс, стрел, искаженных лиц, впечатанных в камни, врезанных в треугольники.
Луис Пазильо заглядывал в альбом, качал головой, как Слава, и пытался развлекать её остроумной светской беседой и несметным количеством историй о своих многочисленных приятелях и учениках.
Он был по возрасту несколько моложе своих собратьев по «заключению», выглядел моложаво и бодро, занятия спортом до сих пор держали его в отличной форме. Пазильо искренне восхищался Еленой и грустил, расставшись с её матерью. Сейчас на его тонком, чутком лице словно отражались те чувства, что испытывала она. Он по-настоящему страдал, видя её измученной и подавленной, рисунки приводили в трепет, свидетельствуя о надвигающейся депрессии – и он сегодня позволил ей выражать свои страхи на бумаге свободно, чтобы они не копились в её душе.
Елена была все время разной – и он делал массу эскизов и набросков, желая вычленить главное, и никак не мог его уловить. Она была разной – и непостижимой. Он был влюблён в неё – как в совершенное творение Природы и Талант, не знающий сам о себе. Он восхищался грацией, нежностью, выразительностью черт, крылами ресниц, капризно очерченными губами, детской улыбкой - ах, как давно он не видел этой улыбки! – и это мучило его, как мучило надолго спрятавшееся солнышко: здесь, в этой Гростии, столько пасмурных дней!
Ему хотелось бы показать этой девочке сокровища мировых музеев, и в первую очередь – гениального Веласкеса, мудрого и страстного Гойю – о, она влюбилась бы в его Альбу! В его Капричос! И, конечно же, сумасшедшего Дали, которого боготворил не менее совершенного Боттичелли! В Елене есть что-то и от восприятия Дали, и одновременно – красота и грусть Ботичеллиевских богинь. Ну и конечно, он показал бы ей собственную галерею, свои собственные скромные творения… она смогла бы оценить его прекрасных, неистовых и нежных женщин, парящих в космосе, похожих на его безвременно ушедшую жену, и сильных духом и мужественных, но любящих и верных мужчин, в которых он всегда вкладывал частицу себя.
Неужели это время никогда не настанет? Конечно, он привез с собой кипы альбомов и дисков – но разве они способны заменить доверительное общение зрителя с душой, воплощенной в подлиннике?
Девочке здесь плохо, он так хорошо это понимает! Но Мендес никогда не упускает то, что хоть однажды попадает ему в руки – Пазильо хорошо знает и это тоже.
В свое время Мендес почти спас его жену от тяжелого наследственного заболевания крови, продлив ей жизнь, и поэтому Пазильо приехал по его приглашению и нисколько не жалел, даже в столь строгой изоляции, лишь только увидел Елену. У Мендеса всегда был отменный вкус и чутьё ко всему необычному.
В мае, когда просохнет земля, в изумительной долине на берегу реки начнётся строительство дома для неё, юной королевы, и Пазильо уже видит его так отчётливо! Он создаст для Елены Прекрасной самый чудесный дворец в мире – насколько позволят средства, конечно. Виллы и замки всех этих моделей, актрисочек и певичек скоропреходящей моды и в подмётки не будут годиться этому диву! Они отхватили свое богатство по случаю, вдруг улыбнувшемуся походя, вцепились в него когтями – она же ничего не просила и не ожидала чуда. У Пазильо уже имеются эскизы – когда предварительная работа будет закончена – Пазильо вынесет их на суд свой чаровницы, и будет записывать её критику, пожелания и капризы…