Сеанс закончился слишком быстро – они всегда кончаются слишком быстро! Но, кажется, ему удалось её немного развеселить - полуулыбка промелькнула на её лице бледным солнечным зайчиком, слетевшим с качнувшегося весеннего листа. Мрачные тайны этого дома не способствуют смеху, впрочем, он пообещал в них не вникать, да ему и вполне достаточно вдохновенной работы над портретом и потрясающе интересной разработкой интерьеров будущего дома. Ах, как смеялась госпожа Марта – ему не хватает её смеха, такого молодого и задорного… Она удивительно похожа на свою дочь – как она сейчас там одна, вспоминает ли его?
Жаль, что она так быстро убежала отсюда, без оглядки, без сожаления… Но он её понимает. Он, наверное, решится и попросит Мендеса позволить ему навестить дом Любомирских.
Пазильо тяжело вздохнул, прощаясь со своей моделью. Хорошего должно быть в меру, пусть она отдохнет от него.
Он погуляет по саду, поразмышляет, подышит весной, поужинает в обществе коллег – и засядет за эскизы почти до утра. Фантазии бурлят в нём, как в молодости!
… Вот так вот он прогуливался по этим заброшенным аллеям с госпожой Любомирской. С Мартой. Она так скрашивала общество трех вдовцов! Вечерами он часто развлекал её рассказами и анекдотами из жизни художников, получая в награду улыбку, так похожую на улыбку дочери, ласковый взгляд, так похожий на взгляд жены, дружеское пожатие руки. Он чувствовал – она смогла бы вновь расцвести рядом с ним, но тюремная обстановка и неприязнь Мендеса убивали в ней жизнь. Ничего, они еще обязательно увидятся. Придет время!
А ему осталось потерпеть еще немного – и он отправится руководить стройкой.
… Елена смотрела вслед этому обаятельному, обожающему жизнь человеку – и завидовала: он тоже взаперти, но по своей воле, и жизнь его, здесь, похоже, прекрасна! Зачем мама убежала – у неё могли бы наладиться с Пазильо замечательные отношения, они могли бы стать шансом на новую жизнь.
А какие шансы на новую жизнь у неё? Да, Лео покинул дом – но спасён ли он? Как об этом узнать? И что значат слова Мендеса об опасности и противниках? Что бы это ни значило – к ней это не имеет никакого отношения, и работать с ним рядом она не собирается.
Елена поковырялась в принесенной на обед тортилье, надкусила сладкий пирог, содрогнулась при виде оранжево-бурой хурмы, а вид салата с помидорами вызвал в ней дурноту и остался нетронутым; запила всё черным кофе, чтобы не уснуть и не прозевать появление Мендеса. Она не хотела показаться ему беззащитной и сонной. И, наконец, надолго залезла под душ – любимейшее занятие в этом доме, священнодействие, ритуальное очищение…
Ей нравилось успокоительное журчание струй, напоминающее воркотню горных ручьев, нравилась голубая кафельная плитка, напоминавшая о ясном небе, сдержанный и тонкий запах шампуней и мыла.
Да, вот так, смывая с себя всю накопившуюся гадость, пусть она выпаривается изо всех пор, пусть мыльная пена и губка впитают в себя страх, унижение, тревогу и ненависть, от которой она так устала.
Елена еле добралась до спальни, рухнула на кровать и провалилась в сон…
… Кошмар не замедлил явиться в виде высокой худой фигуры с белым лицом, склонившейся над её постелью – она даже не слышала, как открылась дверь, ковер заглушил шаги…
…Елена готова вжаться в стенку, но Мендес, в черном бархатном халате, расшитом золотом и жемчужинами, берёт её за плечи и разворачивает лицом к себе, усмехаясь одним уголком рта.
- Ну что, ты думала, что я не приду? Нет, придется тебе выполнять договор!
И он сбрасывает с неё одеяло, начинает развязывать халат. Краем глаза Елена успевает увидеть, что Лео в комнате – он сидит в углу в кресле, покачивая укоризненно головой. В одной его руке нож, из вены другой торчит игла, и кровь льется прямо на ковер.
И тут Мендес наваливается на неё, впивается в губы, заламывает руки. Она чувствует, как его твердая и страшная в своей неукротимости плоть готова прорвать её слабую защиту и войти в самую глубину её естества.
Ей становится трудно дышать, ей больно и тяжело, она вскакивает в кровати, судорожно хватая ртом воздух…
Тихо. Тикают настенные часы, слегка раздувается от сквозняка занавеска. На полу – блики от садового фонаря… Сон! Это был всего лишь сон!