У Марты невольно полились слезы.
Грустный и растерянный Поздняков медленными шагами, всё время оглядываясь, словно ожидая, что она передумает и позовёт его, покинул дом Любомирских.
Вот Марта и осталась совсем одна.
На следующий день Марта послала письмо во Францию, следом – телеграмму, и ещё одну, и, наконец, получила ответ, повергший её в шок: Лео уехал домой ещё полгода назад. За это время дядюшка благополучно скончался и, не дождавшись единственного прямого наследника, оставил ферму внукам первой жены. Короче, Лео пропал без вести! И нет никаких надежд, что он жив.
Марта рыдала, её снова обуяли страх и тревога, ей захотелось назад, к дочери и вновь обретенному другу Луису Пазильо – Пресвятая Богородица, спаси и сохрани, помоги ей вернуться назад, она готова первой постучаться в ворота своего врага – ей стало страшно жить на свободе. Марта совсем забросила хозяйство и часами молилась в костёле - но исповедоваться боялась. Боялась сказать что-то лишнее и навредить Елене. Да и самой себе – ведь она жила в доме Безбожника, и религиозные заведения оставались единственными в городе заведениями, избежавшими спонсирования со стороны Живаго. Они не получили от него ни копейки. Да, ни копейки помощи, ни словечка соучастия. Он – самый худший из грешников, когда - либо появлявшихся в городе, воплощенная гордыня и самовлюбленность! Да и Марта никогда не была особо прилежной прихожанкой.
В городе ходили мрачные и нелепые слухи о доме Живаго. Настолько нелепые, что вызывали попеременно то смех, то слёзы.
Люди, вышедшие из ворот особняка Джакомо Коваци, становились совсем не такими, какими вошли однажды. Они замыкались в себе, всё время молчали и смотрели отсутствующими глазами, словно спали наяву или всматривались и вслушивались в нечто, ведомое только им. Слуги Живаго тоже не тратили лишних слов. Они закупали массу продуктов, одежды, всевозможных вещей, ювелирных украшений – и тут же возвращались назад. С ними никто старался не связываться.
Не так давно лесники в горах обнаружили труп, наполовину засыпанный трухой, перегноем и грязью – это весенние ручьи вымыли тело из земли. Труп поверг всю округу в ужас: он был обескровлен! Поначалу все твердили о новоявленном Цепеше или его далёком потомке – но на шее не было никаких следов укусов, зато вены – в метках от шприцов. Стало ясно, что это наркоман, ушедший в горы и вскрывший себе вены…
Все, было, успокоились, но вот в точности такой же труп был найден снова, уже в окрестностях горы Мазы – снова наркоман? Определить это было невозможно по причине полного отсутствия крови в сосудах, а метка была не на руке, а как раз на шее. Люди вновь заговорили о вампирах, и начали связывать это с загадочным домом Живаго. Ну, разумеется – раз непонятно, раз это человек-загадка, мрачный, нелюдимый затворник - значит, он и есть этот самый Вампир.
И Марта автоматически попала в круг людей, вызывающих недоверие и страх. Кто знает – может, она его пособница! Представляете, общалась с ним, была в его доме – и осталась жива! А дочка её не иначе подружка Живаго, и, может, тоже стала вампирессой – ведь не видать её и не слыхать уже несколько месяцев!
Всё это так подозрительно и ужасно!
Днём Марта отсиживалась в ателье. Больших заказов не было, люди приходили с мелкими переделками – вшить новую молнию взамен внезапно сломавшейся, поставить заплатку, укоротить, надставить и т.д. – но Марта и этому была рада. Она всегда работала на совесть, безотказно, бралась за любую чепуху, и к её присутствию в ателье постепенно привыкали, начинали заходить всё чаще – жаль только, что доход с такой работы был невелик.
А по ночам старый привычный дом, пустой и гулкий, казался неуютным и чужим. Ледяная постель перестала радовать отдыхом, неверная тишина, наполненная шорохами, скрипами, капелью потёкшего крана, завыванием и стонами в давно не менявшихся водопроводных трубах, пугала. Если Марта оставалась на ночь внизу, ей казалось, что неведомая опасность исходит сверху. Если она оставалась в своей спальне на втором этаже, то угроза наверняка исходила снизу, из кухни или от входной двери.
Она поначалу решила не выпускать рыжего Бисю на улицу ввечеру, оставляла с собой в спальне, но котёнок всё время просился наружу, устраивал истерику, жалобно рыдал – пришлось оставлять ему возможность на ночь улизнуть и смириться с тем, что он так и останется дворовым донжуаном. Вместе с объявившейся трёхцветной кошкой Масей, любимицей Елены, Бися возвращался к Марте на рассвете, и тогда уже оба не давали Марте спать, ворочаясь, шебуршась и вылизываясь у неё в ногах.