Он сдержал своё обещание, и каждую неделю своими тайными каналами переводил в Лущицы деньги.
Мало того, он два раза в неделю навещал её и оставался до утра. И вот чудеса – после этого следить за её домом перестали, во всяком случае, так явно. Может быть, рассчитывали, что теперь-то она выложит всё Пазильо?
Но как бы там ни было, Марта боялась поверить своему нежданно нахлынувшему счастью. Счастье – зыбкое пятнышко света посреди сгущающейся тьмы – заслужила ли она его, имеет ли на него право в такое время?
А потом они стали следить за Пазильо. Луис сказал, что на него не давят, но следующий перевод будет уже под контролем. Он сказал, что перевёл денег вполне достаточно и им хватит надолго. Он сказал, что через три дня ему необходимо уехать в столицу по делам стройки – он вернётся через неделю и сразу заедет к ней. Он сказал… Он сказал, что лучше бы Елене вернуться… что у него странные предчувствия, ему кажется, что Фернандес уже и так всё знает, но почему-то пережидает, в каких-то своих целях, словно ждет кого-то ещё. Он сказал, что ему всё это не нравится, что душенька Марта должна ещё раз подумать – и поговорить с Фернандесом. Чем быстрее, тем лучше.
И ещё он сказал, что раз уж у Фернандеса всё под контролем, то, может, Марта поедет с ним в столицу, развеется, поправит настроение? «Целая неделя вдвоём!.. Не хочешь?» – Тяжёлый вздох. – «Ну что ж… Душенька Марта, тогда встретимся дней через десять…»
Душенька Марта смотрела на него глазами, полными слёз, которым нельзя было давать воли; горечь разочарования, бессилия и недостижимости простых человеческих радостей жгли её.
И ты, Луис, ты тоже хочешь её предать! Чем они тебя запугали? Ты заговорил на языке Живаго! Ты… ты ничего не хочешь понимать – Марта никогда не сможет доказать Елене, что поступала так ради её же собственного блага! И, значит, автоматически станет её врагом? Нет, никогда!
Целая неделя на раздумье! Какая неслыханная щедрость!
И Марте снова пришлось просить о помощи безотказного Петро. Деньги деньгами – но как без живого слова, хотя бы и брошенного на лист бумаги? Она же сойдёт с ума без известий! Читая торопливые строчки Елены, Марта словно слышала её голос. Какая она стала, её девочка? Похудела, измучилась, повзрослела? Когда же Марта, наконец, её обнимет?
Г Л А В А 22
Тропинка влилась в огромную светлую поляну с аккуратным домиком посередине, изукрашенным искусной резьбой и клочьями облезающей светло-зеленой краски.
Занавеска на широком окне была плотно сдвинута.
Яблони, корявые, сизые от лишайника, любимые пристанища разномастных синиц, разбрелись по поляне, заламывая старческие руки. Две из них обнимали сторожку, притеняя мансарду, а слева уходила к деревне просека с линией электропередач, по возрасту лишь немногим моложе самого дома. Однако за линией следили, ибо другой её конец упирался в новые фермерские хозяйства, куда ходила за продуктами Елена. Просеку регулярно прочищали, проводили вырубку, запасаясь дровами.
Это был кратчайший путь, но Елена предпочитала кружной, сквозь сосновый бор. Его сухой целебный воздух, напоённый смолистым духом и солнцем, казалось, был способен излечивать от хандры и усталости. А ковры бесконечных черничников сводили с ума обещанием накормить до отвала сочной нежной ягодой, которая была в этом году небывало сладкой!
Черника созрела и перезрела, а Елена ещё никак не соберется по ягоды, боясь оставить Лео одного.
Она взошла на крыльцо, открыла дверь и подошла к старенькому холодильнику, чтобы убрать творог и молоко.
- Ну, соня, - сказала она громко и нарочито бодро. – Ты ещё спишь? Наверное, и зарядку не сделал?
Лео приподнялся на локтях, тщетно пытаясь сдвинуться с места – в его голубых глазах появилось выражение мучительной неловкости и вины.
- Я только что проснулся, - сказал он тихо, словно оправдываясь. – Мне снился страшный сон…