И вот наступил момент, когда Елена смогла разговаривать с Мендесом – и он был горд и счастлив, что обошёлся без сильнодействующих транквилизаторов. Но…
Мендес сидел на своём любимом диване, и в его позе уже ничего не было от победителя. Елена стояла у окна. Бабье лето кончилось – настали холода. Небо заволокло надолго, оно грозило равно и дождём, и снегом.
- Ты убил маму! Ты! Ты! – кричала она в слезах и гневе совсем недавно. – Предатель! Ты обещал, что ничего не сделаешь маме! Ты убил Лео – ты даже не попытался его спасти!
И теперь она повторяла ему то же самое, и опять повторяла, и вновь – то же самое… Но - тихо и безнадёжно.
- Ты наконец-то будешь меня слушать? – повысил он голос первый раз, но уже без обычного раздражения и нетерпимости к слезам. – Постарайся услышать, иначе слух тебе изменит окончательно. Я не убивал твою маму. Мне, право, очень жаль, что я не успел её спасти: её охранника убрали. Ей не надо было уходить из моего дома.
- Ты ещё и лжёшь мне в глаза!
- Послушай, - Мендес, теряя терпение, встал, взял её за плечи и повернул к себе. – За мной охотятся, и я пока не знаю, кто. Они вышли на твою мать, чтобы потом взять тебя в заложницы, сделать приманкой… Я же вас предупреждал! Ты мне веришь?
- Не знаю, Мендес, тебе трудно верить. Никто не просил тебя вырывать нас из обычной жизни. Зачем ты ворвался в неё? Ты порвал её в клочья. Теперь я не знаю, что там, за этим днём, что за этой осенью, что за этим годом… Всё так запуталось… Что тебе сделал Лео? Зачем ты хотел его сжечь? Ты обещал вернуть Лео к жизни.
- Я не жёг сторожку, эти люди появляются на мотоциклах, и я их не знаю, это не мои люди… - он в который раз разжевывал это ей, словно непонятливому ребёнку. Он выглядел усталым, в глазах застыла досада и какая-то безнадёжность. – Услышь меня, наконец! – он слегка встряхнул её. – Я считал, что его состояние необратимо. Его возвращение к жизни – это шок для меня. К тому же, мы осмотрели руины. Клянусь – в сторожке к моменту пожара его не было. Он … ушёл… или уполз… или его кто-то увёл. Так или иначе – но он не сгорел. И ваш помощник не сгорел – его пристрелили.
- Ты опять мне лжёшь, Мендес?
- Нет, я тебе сто раз пытался это втолковать, объяснить, но ты не хотела слышать!
Он махнул рукой и отошёл.
- Я рад, что мы объяснились, наконец. Надеюсь, мы поняли друг друга. Твоя мама жива, твой брат не погиб. Не знаю, зачем я трачу столько времени на объяснение очевидного!
И Мендес вышел от Елены, совсем не уверенный, что они поняли друг друга. Пожалуй, он сейчас же пришлёт к ней психолога. Этот разговор, похожий на разговор двух глухих, вымотал его.
Но вечером он не смог сдержать нетерпения и пришёл снова. Чего удалось достичь психологу? Очень любопытно… Пора бы уже сдвинуться с мёртвой точки.
Елена казалась спокойной. В ней словно произошла неуловимая перемена. Она надела широкие шёлковые чёрные брюки и просторный жёлтый блузон, подобрала волосы на затылок, как в новогодний вечер, на ногах были жёлтые босоножки. Словно на праздник собралась. Что бы это значило?
Она впервые взглянула без вражды и ненависти, скорее, с любопытством. Похоже, она его ждала?
- Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо.
- Я счастлив слышать. Ты… перестала на меня сердиться?
- Мендес… - она подошла и заглянула в его лицо, и в её глазах появился странный блеск. - Помоги мне.
- Да, девочка?
- Я хочу выпить твоё… зелье. Загипнотизируй меня!
- Что? – Мендесу показалось, что он ослышался. – Что ты говоришь? Ты сама понимаешь?
- Понимаю, - кивнула она. – Я хочу всё забыть, всё, что было плохого – а как иначе? Вычеркнуть. Я хочу любить тебя, раз тебе это нужно. Напои меня. Пожалуйста. Почему ты этого не сделал раньше? Пожалуйста... – прошептала она с мольбой.
«Чертов психолог!»– выругался про себя Мендес, - «что он ей наговорил? Нет, пора самому приниматься за лечение!»