- Скажи мне, Мендес, - Елена протянула руку и коснулась его плеча, жадно ловя малейшие движения его ресниц, губ, выражение глаз. – Ты… взял меня… в тот день – первой встречи – на лужайке?
Мендес покачал головой: - Нет.
- Это… правда?
- Да, это правда. Когда ты… потеряла сознание… я начал приходить в себя, – он не поднимал глаз.
- Ты… столько ждал? – Она не хотела верить, но знала, что это правда. – Тогда бери меня. Сейчас. Я хочу тебя. Давно хочу… Я хочу впустить твой ад…
И она, отбросив плед, подвинулась к нему поближе и, не отрывая глаз, начала расстёгивать ремень.
Всё, что было – обман. Всё, что будет – ложь. Всё, что есть сейчас, истинно.
«Сколько времени прошло зря! Мой властелин, мой раб, вот она, я, бери… ты ведь этого ждал!»
Она целовала его дрожащие руки, стягивающие тонкий джемпер, целовала обнажившийся живот, грудь, плечи, мешая ему раздеваться; она целовала его сильные пальцы, так нежно и боязливо стягивающие с неё тонкое бельё…
Так что же, Виктор Мендес, тебе больше не хочется никому сказать, что любовь – это формула?
- Я люблю тебя! – шептал он, впервые в жизни, и ради этого стоило жить и умирать!
Мендес прикасался к ней так бережно, словно боялся разбить драгоценный сосуд, его губы прокладывали пунктирные линии и запутанные дорожки на её коже, там, где ещё оставался загар, и там, где кожа сохраняла первозданную белизну; целовал мягкий рыжеватый лобок, нежную бороздку в паху, маленькие розовые соски… Она извивалась от щекотных прикосновений, уклонялась, ускользала из его рук - и снова прижималась к нему; и вновь скользила, выползая из заколдованного круга, и опять стремилась в него…
«О Боги, как он нежен!» - думала она, но ей уже хотелось другого.
- Мендес, возьми меня силой! – попросила она шёпотом, не закрывая глаз.
И тогда всё слишком долго копившееся в нём нетерпение вырвалось наружу, эхом отозвалось в ней.
«Он мог это сделать тогда», - промелькнула мысль. – «Но не сделал… А как же Лео?» - мимолётное воспоминание о Лео отозвалось болью – она на мгновенье с ужасом осознала, что отдаётся убийце, и тут же забыла об этом: разве может убийца быть таким ласковым?
- Будь грубее… - шептала она снова. – Я хочу ощутить твою силу…
И единый вихрь смял и уничтожил их обоих, чтобы потом возродить для нового урагана. Утро наступило, но они его не заметили. Автоматически включилась музыка, но они заткнули ей рот, чтобы слышать только своё горячечное дыхание и шелест шёлка под горячими телами.
Наконец Мендес с трудом оторвался от неё, прошёл к окнам и отдёрнул штору - яркий дневной свет залил спальню. Когда он впускал его сюда последний раз?
Она смотрела на него, не отрываясь – он был прекрасен, тот самый могущественный принц, космический скиталец, истосковавшийся в одиночестве.
Как ты была глупа, Елена! Оказывается, даже такими мужчинами можно управлять – почему же ты не сделала этого с самого начала? Жизнь была бы иной. Но ты лишь теряла время, поддаваясь импульсам страха и ненависти. Вот видишь, кончилась ночь, утро застало тебя рядом с врагом, но тебе хорошо. Почему тебе так хорошо?..
… После этой ночи Елена была в шоке.
Она была расстреляна, четвертована, убита наповал, ею владело отчаяние слишком позднего прозрения: «И от этого я отказывалась столько времени, лгала самой себе, это я – добровольно, сама, - заключила себя в тюрьму, а не Виктор… Он терпеливо ждал, ждал меня, а я была слишком глупа и неповоротлива, чтобы понять! Это я обокрала его и себя, украла это чудо у нас обоих!»
- Прости… - шепнула она еле слышно.
…Так где же был настоящий ад?
…Мендес сладко потянулся сухим и хорошо натренированным телом, напоминая Елене барса, вскочил рывком, приказал в домофон доставить завтрак в течение получаса, отомкнул дверь и вернулся к ней.
- Госпожа Любомирская, не желаете ли принять душ? – шутливо осведомился он.
И Елена, пошатываясь от ночного утомления, важно слезла с кровати и, завернувшись в покрывало, словно в королевскую мантию, взяла его под руку. Они медленно и чинно прошествовали в ванную комнату, всю в дрожащих, трепещущих голубоватых бликах. Мендес не стал включать свет, и в тёплом фантастическом полумраке, под струйками и каплями, летящими со всех сторон, стекающими по стенкам, сочащимся из пола, он снова трогал, ласкал её тело.