Я помню себя лет с четырех, не раньше. И то – помню лишь мгновенными вспышками. Лето – бабочка – кот – солнце. Брат поливает из черепка цветок. Маленькая серебряная сережка в мамином ухе, а я, видимо, у мамы на руках. Красное пластмассовое ведерко с трещиной на боку. Снова брат – несется к реке позади толпы старших мальчишек; тощая фигурка с выпирающими лопатками, грива давно нестриженных, выгоревших до белизны волос развевается по ветру. И снова он – протягивает мне ладони, сложенные лодочкой, а в них несколько больших красных ягод земляники.
Мы с братом не слишком похожи внешне, но в остальном всегда были как сиамские близнецы. Практически во всех моих воспоминаниях он присутствует рядом со мной. Где же он сейчас? Где он – все эти долгие, как целая жизнь, семь месяцев?
– Переверни страницу, – сказал Николай.
– Нет. Что?..
– Аня, ты держишь рукой страницу. Давай дальше смотреть!
– Извини…
Я перевернула страницу альбома.
– А это бабушка в молодости, я узнал!..
Потом мы долго сидели на диване, плечом к плечу, молчали и смотрели в сумеречное небо. Я пила чай, Николай – какао, сваренное Тамарой по ее «особому» рецепту.
– Как ты думаешь, – тихо спросил он, не отрывая взгляда от неба, – папа найдется?
5:30 утра. Я с трудом проснулась по звонку будильника в моем телефоне.
Два дня мы с Николаем бродили по городу, наслаждаясь солнечной тихой погодой. Мы гуляли в парке, лежали на пледе у реки, слушали музыку в его айфоне – один наушник мне, а второй ему, ели мороженое в маленьких кафешках на набережной и ходили в кино на мульт про животных. Лишь к вечеру я отвезла его домой. Затем вернулась в свою машину. Свет, которым племянник озарял мою жизнь, погас. Я сидела в машине в легком оцепенении, смотрела перед собой, ничего не видя. Силы вдруг кончились. Я снова была одна, в полумраке своих мыслей, в полусвете своих надежд.
Ночью я долго не могла уснуть и задремала лишь ближе к утру. Тем не менее по звонку будильника я проснулась и встала. Утренняя пробежка – то, с чего я начинаю выстраивать день. Это моя зацепка, мой жизненный стержень. Мне кажется, не будь ее, вся моя жизнь сразу начнет разрушаться и очень скоро превратится в руины.
Я бегаю без музыкального сопровождения. Только редкие звуки пробуждающегося города, только чириканье птиц, спрятавшихся в кронах деревьев, только ритмичный мягкий топ моих кроссовок. Метр за метром. Улица, проспект, переулок, двор, улица, проспект…
В половине седьмого я уже стояла под душем. А ровно в семь мой смартфон разразился зажигательной итальянской песней.
– Анна… Извините, что так рано. Это следователь Тамраев.
Мое сердце остановилось. Несколько секунд я не могла произнести ни звука. Я словно вся развалилась на части. Как человечек из плохо скрепленных между собой спичек и желудей.
– Д-да… – осипшим голосом выдавила я. – Вы нашли его?
В морг я приехала на такси. Самообладание, покинувшее меня во время звонка следователя, так и не вернулось. Голова кружилась, а руки так дрожали, что я с трудом сумела закрыть квартиру на ключ. Конечно, в таком состоянии я не могла сесть за руль.
Тамраев ждал меня у входа.
– Может, сначала кофе? – спросил он, озабоченно глядя на меня.
Я отрицательно покачала головой.
– Ну, пойдемте…
Он взял меня под руку, и мы вошли в здание морга Первой городской больницы.
Как в тумане я преодолела путь длиною в два белых коридора, освещенных тусклыми мигающими лампами дневного света. Тамраев шел рядом.
Мы вошли в зал. Патологоанатом – мужчина лет пятидесяти, полный, в очках на мясистом носу, – вопросительно посмотрел на следователя. Тот кивнул, и тогда патологоанатом откинул некогда белую, а теперь сероватую, в желтых разводах, простыню, открыв лицо молодого мужчины, неподвижно лежащего на металлической каталке. Светлые волосы, широкие плечи, родинка у ключицы… Прямой нос, четко очерченные губы, брови полумесяцем, бледные веки и – глубокая рваная рана на виске.
Я почувствовала, как к горлу подкатил комок и вот-вот вырвется наружу хриплым, как карканье, звуком – отчаянного рыдания.
Не отрывая взгляда от мертвеца, я собралась, загнала комок обратно, вглубь своего тела, кашлянула и охрипшим голосом произнесла:
– Это не он.
Последующие полчаса я помню как в тумане. Тамраев волок меня – снова по тем же коридорам, затем на площадку у больницы и дальше, по улице, – а я висела беспомощным кулем на его локте и не понимала, что он говорит.
Это был не Аким. Нет. Это был не мой брат. Похож на него, но не он. Облегчение, смешанное с пережитым стрессом ожидания худшего и с болью от того, что еще одна жизнь закончилась, постепенно заполняло меня.