«Не только потому, что вы – это вы». Что он имел в виду?
На самом деле мой первый визитор имел инициалы А. Н. Д. Или AND, как я с девяти лет, до умопомрачения увлеченная рассказами о Шерлоке Холмсе, подписывала тетради со своими записями, попутно зашифровывая все, что вообще можно было зашифровать, включая школьные упражнения по русскому письменному. Другими словами, первым визитором была я сама.
Брат наверняка бы внес поправку: «Ты не можешь быть собственным визитором. Это логически неверно. Визитор – тот, кто приходит. Ты же не можешь прийти сама к себе». Но он ничего не знал об истории, подвигнувшей меня однажды взять тетрадь в клетку и написать: «Что случилось с AND». А не зная о ней, он не мог и внести поправку. Так что по умолчанию, никем не поправляемая, я начинала отсчет визиторов с себя.
Мне было шесть лет, когда произошло это. Я обладала открыточной внешностью – узкое светлое личико, большие темно-голубые глаза, золотистые волнистые волосы – и при этом была вежливой, тихой и послушной. Просто героиня святочного рассказа о хорошей девочке.
В ожидании брата, с которым мы собирались пойти в магазин за хлебом, я сидела в песочнице – палочкой рыла нору для пластмассового зайца, забытого кем-то из детей. Во дворе было пусто и тихо.
Вдруг на рыхлый, темный после недавнего дождя песок легла длинная тень. Я подняла голову. Около песочницы стоял парень («большой мальчик», как я определила его тогда про себя) и улыбался. Он предложил пойти к нему, посмотреть на котенка, которого его мама принесла с работы. И я пошла.
По дороге он много и оживленно говорил о себе. О том, что он мастер спорта по боксу. Что однажды на него напала стая собак, но он перегрыз вожаку горло и стая позорно бежала. Что он летчик и летает в основном на истребителе, но иногда соглашается сесть за штурвал пассажирского самолета. И что-то еще. Я почти ничего не запомнила, потому что шла рядом с ним и чувствовала, как нечто незнакомое, тревожное, разрастается во мне. Хотелось развернуться и убежать, но это было бы невежливо, и я продолжала идти рядом с ним, потом позволила взять себя за руку. Его ладонь оказалась влажной, хотелось выдернуть руку, но я боялась обидеть его и терпела.
Мы вошли в подъезд. Поднялись на третий этаж пешком. Он начал шарить по карманам в поисках ключа, не отпуская мою руку и продолжая говорить. К этому времени речь его была уже довольно бессвязной, и я ничего не понимала. Он нашел ключ, вставил его в замочную скважину. Не знаю, каким образом, но я уже поняла, что у него нет никакого котенка. А если бы и был, я уже не хотела на него смотреть. Да и что мне чужой котенок, когда у меня был свой, рыжий, пушистый, подобранный братом на помойке несколько дней назад. Сердце мое колотилось так сильно, что было трудно дышать. Я понимала: надо вырвать руку и бежать. Но ноги мои стали словно ватные, все тело стало словно ватное, я была ватной Снегурочкой под елкой, комочком тополиного пуха. И каким-то атавистическим чутьем этот комочек чувствовал, что вот-вот вспыхнет и сгорит дотла, исчезнет, стоит только оказаться за порогом двери, обитой черным, давно облезшим дерматином.
В этот момент позади возникло молниеносное, почти бесшумное движение. Я смутно помню, что было дальше, все произошло слишком быстро. Помню разъяренное шипение ангела в виде крупного бородатого мужчины. Помню звуки ударов и жалобный стон моего спутника. Он выпустил мою руку. Я попятилась, споткнулась, упала. Бородач нагнулся, помог мне встать и ласково сказал: «Ну что же ты, крошка, пошла с ним… Тебе мама не говорила, что нельзя никуда уходить с незнакомыми людьми?»
Он довел меня до моего подъезда, где стоял брат, внимательно и сосредоточенно озиравший двор, и ушел. Брат взял меня за руку. «Кто это был?» – спросил он. «Человек», – ответила я. В тот момент я была словно ожившая кукла – ни мыслей, ни чувств. Все это вернулось ко мне потом.
Некоторое время спустя я узнала, что «большому мальчику» было около двадцати. В наших краях он появился второй раз за год – приехал из пригорода к тетке. Именно его все считали виновным в исчезновении пятилетней девочки несколько месяцев назад, но доказательств милиция не обнаружила, как не нашла и пропавшую.
Забегая вперед – ее так и не нашли. Я видела ее маму, за годы она ничуть не изменилась. Бледная, худая и потерянная. Время не излечило ее. Оно вообще не лечит. Просто с годами становится менее невыносимо жить.
Моя же короткая история с хеппи-эндом произвела на меня колоссальное, удушающее, потрясающее впечатление. Я думала: если бы не тот бородач, спаситель, я, наверное, была бы давно мертва. Я тоже стала бы Девочкой, Которая Не Вернулась. ДКНВ. И никто б не знал, что произошло. От меня не осталось бы и следа. Это не давало мне покоя.