Международная комиссия в Стокгольме прекратила свою работу. Ученые умерли раньше, чем нашли вакцину. Нам больше не на кого надеяться. Только на себя. Отец с коллегами все еще бьются над спасительной вакциной. По его словам, есть небольшой прогресс, но до успеха еще далеко.
Столица в полной изоляции, как и прочие мегаполисы мира. Тот, кто успел покинуть пределы города, прячутся по дачам, лесам, деревням. Каждая семья, каждый дом превратился в коробочку. Наглухо закрытую коробочку, куда никого не впускают.
Вот уже неделю мы с мамой сидим взаперти. Обрадовался только Кирилл. Видимо, брату надоело слоняться по дому в одиночестве. Каждый день он рисует новые пейзажи – горные, морские, лесные – и вешает на стену. Там собралась уже неплохая галерея. Возможно, таким образом, он пытается справиться со страхом.
Интернет стал нестабилен, мобильная связь практически не работает. Последний раз мы связывались с Арсением три дня назад, с тех пор его мобильник недоступен. Надеюсь, он тоже изолировался вместе с семьей.
Единственным окошком в мир стал для нас телевизор. Сегодня сказали, что крематории закрылись. Чтобы избавить город от трупов, правительство придумало новую программу утилизации. Она до банальности проста: ночами умерших грузят в огромные грузовики, отвозят за город, сбрасывают в братские могилы и заливают кислотой. Осуществилась и папина задумка, правда не так, как он хотел. Повальные случаи нападения вынудили военных вменить крайнюю меру: зараженный подлежит немедленному уничтожению. Москву патрулируют огромные бронированные машины. С улицы то и дело раздаются звуки автоматных очередей, а наступление утра предвещает не рассвет, а колонны грузовиков, доверху набитых мертвецами.
Моя психика сбоит. Просто не может принять происходящее за правду. Так ведь не бывает? Не может привычный мир измениться в одночасье… ладно карантин, изоляция, комендантский час, но массовые расстрелы зараженных людей… как это вообще возможно?
Когда-то мы думали, хуже ковида быть не может…».
10 июля.
«Арсения больше нет… об этом я узнала случайно. Внезапно оживший интернет позволил загрузить ленту ВК, а вместе с ней и страшные вести. Не знаю, когда это произошло, но в списках умерших среди прочих студентов, значилось имя моего парня.
Я рыдала, пока не закончились слезы. Мама успокаивала, но сама она пребывала в таком же состоянии. Почти все родственники и знакомые мертвы. И нам только предстоит это осознать. Пока же чудится, что мы оказались в затянувшемся кошмаре и должны вот-вот проснуться.
***
Шторы на окнах плотно задернуты. Это невыносимо. Зараженных просто выгоняют из домов. На залитых потемневшей кровью улицах множатся толпы обезображенных вирусом людей. Едва завидев прохожих, они кидаются вдогонку.
Каждый час с экранов вещают краткую сводку – сухие цифры: столько-то умерло, столько-то заразились. Сначала мы слушали и с ужасом смотрели репортажи о городах, заваленных гниющими трупами, среди которых сновали обезумевшие зараженные… но в какой-то момент мы вдруг стали слепы и глухи. Растущее число жертв более не вызывало никаких эмоций. Чувства стянулись в тугой узел и высохли. При известии о смерти очередного знакомого мы еще горестно качали головой, но, по сути, за этим ничего не скрывалось. Ни-че-го. Нам стало все равно».
13 июля.
«Телевизор молчит. Больше не показывают ни новостей, ни фильмов. Лишь черный беззвучный экран с надписью: «НЕ ПОКИДАЙТЕ СВОИ ДОМА».
17 июля.
«Мама заражена! Утром она, как обычно, готовила завтрак. Вдруг я услышала шум и кинулась не кухню. Я никогда не забуду… Она стояла, согнувшись пополам. А из ее горла хлестала толчками кровь. Я слышу, я до сих пор слышу этот хрип, когда, захлебываясь собственной кровью, она пыталась сделать вдох. А кровь все шла и шла. Словно со стороны я смотрела на бесконечную алую реку, вьющуюся с губ матери, не в силах пошевелиться. И только резкий окрик отца заставил меня очнуться, схватить брата и кинуться в детскую.
…
Моя мамочка… любимая строгая мамочка… не представляю, как мы будем без тебя… пожалуйста, только держись… мне до ужаса, до дрожи не хочется думать о плохом… но есть ли надежда?
Нет. Не могу поверить, что это происходит на самом деле. Мы тоже умрем. Все. Неизбежно.
Сегодня Кириллу девять, а мне девятнадцать. В последний раз».
День тот же.
Данила набрал номер диспетчерской аэропорта. Тишина. Позвонил Тарасову, но на звонок никто не ответил. Набрал Рыжего, трубка задумчиво погудела и стихла. Схватив бинокль, кинулся во двор. Некоторое время пристально всматривался в даль, стараясь заметить хоть какое-то движение, но тщетно. Деревня опустела. Внезапно мужчина почувствовал, как сдавило грудную клетку. А что, если все люди на Земле умерли? И на всей планете лишь он? В секунду его охватила паника. Бинокль без разбора метался по разным сторонам, и на секунду показалось, что даже птиц больше нет. В горле вдруг пересохло. Что за чертовщина? В окулярах виднелся пустой, безжизненный мир, словно диафильм о мертвой и давно покинутой планете. Вдруг отчаянно захотелось увидеть человеческое лицо. Ну, давай же, покажитесь хоть кто-нибудь! Паника нарастала. Он готов был в сию же секунду запрыгнуть в свою лодку и на всех парах мчать к обитаемым берегам. Вот только берега отвечали полным безмолвием.