И все-таки Мазарини хотел вернуться — его осторожность была ничуть не меньше его жадности — только по королевскому приказу, должным образом подписанному государственным секретарем (как правило, это был один из Фелипо). При дворе в Пуатье кое-кто из осторожных стариков и нескольких прежних противников кардинала не желали его быстрого возвращения. Так, воспитатель короля Бомон, ставший епископом, высказывался, скорее, против (и чуть было не лишился должности), а духовник короля, иезуит Полен, при всей его осторожности, был за. В конце декабря парламент понял, что возвращение кардинала неизбежно: впав в ярость, он снова (29-го) назначил цену за голову кардинала (29-го), решил украсть его имущество (большую часть спрятали друзья — Ондедеи, Кольбер и другие) и удовольствовался тем, что разграбил и продавал с аукциона его великолепную библиотеку (большинство книг спасли, выкупив).
Мазарини был уже во Франции: он пересек границу накануне Рождества, в Седане его приветствовали тремя артиллерийскими залпами. Несколько дней спустя он въехал в Шампань во главе семи-восьми тысяч солдат, повязанных зелеными шарфами (они были французами в еще меньшей степени, чем сам кардинал).
Путешествие до Луары (Пон-сюр-Ивонн — 9 января, Жьен — 16 января) длилось довольно долго: приходилось помнить об опасностях, после Вьерзона (в этой провинции находились только королевские войска, повязанные развевающимися белыми шарфами) скорость продвижения выросла. Мазарини ехал в сопровождении 300 кавалеристов, когда он 28 января, в двух лье от Пуатье, встретился с королем, его братом и дворянами, выехавшими ему навстречу: все они будто бы держали в руках лавровые ветви — символ победы… Королева, ожидавшая кардинала у себя, выказывала такие признаки' нетерпения, что удивила даже верного мудрого Летелье: он спрашивал себя, каков реальный характер «семейного воссоединения», где все были так счастливы и перешептывались, как заговорщики.
Пришла пора поговорить на эту тему. Вот уже триста лет мы задаем себе серьезный вопрос, имеющий решающее значение в истории человечества: были или нет королева и кардинал любовниками в нашем понимании этого слова?
Простолюдины, особенно городская чернь, читавшая или слушавшая самые похотливые мазаринады, были в этом уверены. Заявим сразу очень определенно: не существует ни одного доказательства их любовной связи, мы ничего не знаем и о «сексуальной ориентации» Джулио, которому приписывали так много пороков, что его образ оброс самыми нелепыми вымыслами. Как тщательно и жадно изучалась его переписка, кабалистические знаки и печати! Кто только их ни комментировал… Двое из троих чартистов высказались в пользу его целомудрия, а госпожа Клод Дюлон заявила, что любовные отношения начались в Пуатье, причем королева любила страстно, а Мазарини — гораздо спокойнее, иногда кардинал обращался с Анной Австрийской как «муж», по ироничному замечанию Юбера Метивье. Я же полагаю, что этот момент не представляет никакого интереса с исторической точки зрения.
Единственное, что имеет значение, это то почти абсолютное доверие, которое две великие личности, особенно королева, питали друг к другу. Важно, что королева (и ее сын) не могли управлять страной без министра, который почти все держал в своих руках, и никто — ни один человек из ее окружения — не был способен заменить его надлежащим образом. Этот человек, крестный отец короля, стал его духовным отцом, он будет учить Людовика думать и править. Мазарини, как бы велика ни была его власть или его обаяние, до 5 сентября 1651 года получил всю власть из рук королевы, а потом от короля, хотя тот мог (теоретически) немедленно отправить его в отставку. Эти сначала двое, а потом трое людей были очень тесно связаны и ничего не могли друг без друга; в принципе, взрослеющий король мог все, но не думал и не хотел об этом думать.