— В чем дело?
— Ужасный вечер. Ужасная ночь… Все наперекосяк. Я соврала родителям, испортила платье сестры, которое взяла тайком, влипла… Еще и должна… — пыхтит сердито. — Тебе! И телефон украли… — подводит черту. — Я неудачница. Чемпионка просто.
— Ты снова реветь собираешься? Даже не вздумай. Может быть, твой телефон найдется?
— Угу… Верю.
— Ладно, — киваю в сторону дома. — Иди уже. Бесишь.
— Это взаимно! Очень взаимно.
Я разблокировал замки, Таисия выбирается из машины, мнется секундочку, а потом ехидно замечает:
— Спокойной тебе ночи, малыыыыш! — пародирует интонации брюнетки.
Вот зараза… Я же хотел мирно ее отпустить!
Но после этой наглой провокации я выныриваю из тачки так, словно я кобра в броске, и догоняю малявку быстро, дернув на себя.
Она пищит и пытается меня лягнуть. Мы падаем на сухую землю, она оказывается сверху.
Слишком соблазнительно. Слишком близко. Я дергаю ее на себя, в манящий рот впиваясь поцелуем…
Глава 21
Таисия
Губы Чарского накрывают мои в каком-то диком кураже. Он заражает меня порывом, агрессией. На диком подъеме всех взвинченных эмоций выдаю не менее яркую реакцию, стремясь покусать нахала и наказать его этим. Но я безбожно проигрываю ему в схватке ртов, губ и языка, потому что он проворно зацеловывает меня — глубоко и умело. Выходит даже так, будто я ему отвечаю, дрожа всем телом.
Нет, я не от этого дрожу. Дрожу от возмущения, что он позволяет себе такие вольности. Мы катаемся по сухой земле возле моего двора. Не дай бог папа выйдет покурить поздно ночью, а тут я и Чарский.
— Отпусти немедленно! — шиплю, куснув хама за губу.
— Отпущу, когда угомонишься, малявка! — снова меня целует.
Я захлебываюсь, теряюсь и просто ощущаю, как в груди лопаются пузырьки.
Не могу сопротивляться. Чарский быстро считывает мои реакции и меняет нас местами, придавив к земле. В шею и спину больно впиваются мелкие камешки, но это просто ерунда по сравнению с той штуковиной, что тычется мне между ног. Чарский ерзает и раскачивает бедрами. Всякий раз от его движений у меня между ног возникает пожар и искры сыплются во все стороны.
Но я же…. не на него так реагирую. Правда?
— Сладкая же ты, зараза! — шепчет сорванным голосом, окончательно придавив меня своим телом. — Глупышка.
— Чему ты радуешься? — буркаю, переводя дыхание. — Слезь с меня.
— Я думал, тебе хочется, чтобы я не слезал с тебя!
— С чего бы это?
— Потому что вот так… — толкается в меня бедрами, вызвав стон. — Тебе очень нравится, глупая.
— Это не так…
— Но стонешь так сладенько.
— И не мечтай.
Чарский сощуривается, смотрит на меня с вызовом.
— Я тебе нравлюсь.
— Нет, — выдыхаю.
— Нравлюсь, и очень скоро ты поймешь, насколько сильно.
Он снова прижимается к моим губам, на этот раз нежнее, мои пальцы сами зарываются в его волосы. Я даже забываю, какого они вызывающего цвета, мне просто приятно их касаться, пропускать между пальцев длинноватые пряди, наслаждаясь танцами языков.
Даже собственное позорное положение на земле перестает играть значение.
— Таська, дурная…
— Сам… Сам такой.
— Такой, да. Ты меня заражаешь глупостями. Как вирус…
Чарский тяжело дышит и встает, протягивает мне руку. Он легко поднимает меня с земли, но далеко не отпускает, мгновенно загребает в свои объятия, прижав.
Ммм… Как приятно. Он такой высокий, мускулистый, горячий. Я забываю о проблемах, когда он меня так обнимает и легонько касается моих губ.
Губы Чарского ползут по шее, к моему ушку, опаляя его предложением:
— Поехали ко мне?
Что?!
Отпихиваю его в грудь обеими ладонями.
— Обалдел, что ли?! Выдре своей предлагай это, “малыыыыш”! Я не такая.
Чарски откатывается на пятках, смотрит на меня с вызовом:
— А какая ты, глупышка? Ты едва не стала добычей, я тебя спас.