— Так ты из-за этого?! Благодарности требуешь? Козел!
— А ты, блин, коза!
— Фиг тебе, а не благодарность натурой. Я тебе благодарность в конверте буду приносить. Каждый месяц. Ясно?! Найду подработку, и…
Я гордо обхожу его машину, чтобы подойти к калитке с другой стороны. Чарский коварно перепрыгивает через капот и ловит меня там, где я не ожидала его встретить.
— Завязывай с этим. Ясно? — пригрозил как будто. — Подработки с бонусами. Как только тебе такое предлагают, причем с ходу, сразу беги. Тебя на член насадить хотят.
— Какой ты дико пошлый! Со своим концом озабоченным… — кривлюсь. — Не все такие, как ты.
— Ага. Есть еще импотенты, старики и… геи! Да?
Глаза Чарского начинают нехорошо сверкать в темноте.
— Завязывай разводить обо мне слухи.
— Я и не начинала!
— Хватит! — встряхивает меня за плечи. — Берись за ум. Есть же за что взяться, надеюсь.
Ну все, с меня хватит!
Что он меня обзывает постоянно?! То рассеянной, то наивной, то глупой. На себя бы посмотрел, его обмануть было проще простого.
— Отпусти, мне пора домой. Говорю же, за спасение и за тот долг, который ты погасить хочешь, я тебе верну. Найду безопасную подработку и буду каждый месяц отдавать тебе.
— Далеко же тебе приносить придется, — жестко высекает Чарский.
— Это почему? Чарские на другом конце деревни. На велике вообще фигня добраться… Ой, — прикладываю пальцы к губам.
— Что?
— Велик мой у тебя же. Вернуть не хочешь? Или тоже платить придется?
— За сто пятьдесят семь поцелуев так уж и быть, отдам.
— Сколько-сколько?
— Сто пятьдесят семь.
Я хмурюсь, пытаюсь понять, почему такая цифра. Чарский смеется и щелкает меня по носу пальцами.
— Это твой рост, дуреха. Кнопка. Малявка…
— Нахал. Мажор. Хам…
— Раздражаешь.
— Это взаимно.
— Бесишь.
— Ты меня — больше!
— Ты меня хочешь, — добавляет.
— Само собой! — выпаливаю.
Чарский ржет.
— Еще как хочешь, Таська.
— Эй, так нечестно!
— Честно. Призналась. Все, короче, малявка… Дуй спать. За телефон не переживай, найдется, — обещает он. — И да, ты мне должна.
— Ну нет же…
— ДОЛЖНА! Завтра я приду за сто пятьдесят семью поцелуями в твоем исполнении. Учти, это должны быть хорошие поцелуи. Чувственные… Жаркие.
— Еще чего! Губу закатай и слюни подбери.
— Ты сама их подберешь, наслаждаясь, как мой язык будет твой ротик иметь глубоко и горячо…
Я покрываюсь пятнами стыда и смущения. И, будто назло, тысяча голодных и кусачих бабочек искорками расписывают низ моего живота. Все сводит от сумасшедших мыслей о продолжении.
— Завтра я буду занята. Послезавтра приходи.
— И чем же ты завтра занята будешь?
— Мама помидоры на зиму закатывать будет.
— Освободишься до вечера! — отрезает Чарский. — Приходи к дому моей тетки.
— Еще и приходить самой?!
— Ты же обещала. Расплачиваться. Начнем завтра. Первая явка с твоей стороны — обязательна, а дальше посмотрим, как пойдет. Все, — зыркает бесстыже. — Свободна.
Козел, вот козел, думаю почему-то с улыбкой.
И, взявшись за калитку, слышу:
— Ну, можешь еще в постели обо мне помечтать…
Показываю ему фигу.
Он мне — воздушный поцелуйчик губами.
Горю. Крадусь домой на цыпочках.
Не верю, что это все произошло со мной, ух!
Может быть, я просто сплю?!
Глава 22
Таисия
Я думала, что родители спят давным-давно. Но когда кралась по дому, внезапно в коридоре зажегся свет. Я вздрогнула. Там — мама стоит.
— Ма! — шиплю. — Ты меня напугала. Я чуть не умерла от страха.
— Ты тоже напугала. Слышу, по дому кто-то крадется. Так-то мы тебя только завтра ждали. Что, ночевка не задалась?