— ХВАТИТ! Что тебе надо?
— Зачем ты меня кинула, тварь?! Вот что мне надо знать! — кричу. — Гадина. Все смылись. Кинули меня. И ты… С ними тоже! Так поступает только мразь… Знаешь, как мне было страшно?!
— Это не я! Меня попросили… Сказали, что ничего плохого не будет, а за тобой присмотрят.
— Кто?!
— Сказать не могу.
— Значит, прощай Айфон. Я все-таки больше за кирпичи. Они вон сколько лет стоят, и ничего! — запускаю руку.
— Чарский! — выпаливает Оля. — Это был Чарский!
Я разжимаю пальцы. Модненький телефон падает в дорожную пыль. Подруга, споткнувшись, летит за телефоном, хватает, трет его о свою одежду, чуть не облизывает. Трясется вся, смотреть противно.
Хватаю подругу за плечо.
— Что ты сказала? Кто это был?! Чарский? Уверена?
— Уверена, — кивает. — Он говорил, у вас с ним терки личные. Заявил, что ничего плохого не будет. А что было-то между вами? — уточняет Оля. — Я думала, вы вообще не общаетесь!
— Ничего такого, — отвечаю сухо.
Сердце будто лопнуло. Ничего в груди не осталось. Только осколки.
— Тась, ты только не обижайся, ладно? Чарский поклялся, что просто над тобой пошутит. Ты и сама розыгрыши любишь. Сколько раз нас всех разыгрывала.
— Разыгрывала, и что? — усмехаюсь. — Разве я когда-нибудь так по-злому шутила, а? Бросала своих в беде? Нет!
— Да никто тебя не бросил, — отрицает Оля.
Но голос подруги звучит все менее и менее уверенно, ко всему прочему она мне в глаза толком и не смотрит, все время по сторонам косит, разглядывает пейзажи деревенские, будто их сто лет не видела.
По ее поведению ясно, что подругу совесть кусает за живое место. Вину за собой чувствует, хоть и отрицает.
— Знаешь, как стремно, когда одна оказываешься? У меня и рюкзак пропал. Я даже сестре позвонить не могла! — продолжаю наседать. — Меня в тюрягу бросить могли…
Оля отступает, пятится назад шаг за шагом.
— Да брось! Не сгущай краски. Тась, будь п-п-проще.
— Проще?! — всплескиваю руками. — Я сейчас по-простому тебя носом в коровью лепешку ткну и есть заставлю. Так достаточно просто?! Подруга еще называется!
— Да что ты орешь?! Чарский же поклялся, что рядом будет, и все…
— Чарский, — киваю. — Ну-ну. А хорошо ли ты его знаешь, чтобы вот так ему на слово верить?
— Я просто…
— Просто он тебе что-то за это пообещал, да? Я видела, как ты с нашими шушукалась перед уходом. Ты всех уболтала улизнуть, а потом сама ушла. Последней. Какая ты гадина! Я с тобой больше не дружу.
— Да больно надо мне… Я тут вообще только на лето. Не хочу в деревне тухнуть! — задирает нос повыше.
— Вот и проваливай. Уходи.
— Уйду!
— Вали… Шкура.
Оля разворачивается, а потом ахает и поворачивается обратно.
— Что ты сказала?
— ШКУ-РА! — повторяю. — Кажется, я знаю, чего стоит наша многолетняя дружба. Ты, тварь, за бу-шный телефон продалась.
— Я такой телефон в жизни не куплю.
Подруге бы уйти по-хорошему. Но она мнется. По глазам вижу, что она рада бы уйти, но боится повернуться спиной. Боится моей мести. Знает, что я до конца дойду.
К тому же я ее личные секреты знаю. Растреплю, позора не оберется. Натравлю на нее деревенских парней, заклюют.
Поэтому она мнется и несмотря на жестокие слова, пытается исправить ситуацию.
— Тася, я же ничего плохого в виду не имела. Ну, пошутили над тобой, и ладно. Давай не будем ссориться?
Оля шагает ко мне, дрожа, смотря внимательно. Еще и под ноги умудряется смотреть. В особенности, на левую сторону дороги. Там с утра коровы прошлись, такую полосу за собой оставили.
Драться Оле со мной не стоит. Преимущество на моей стороне. Я хоть и маленькая, но та еще забияка.
— Мы просто пошутили! — подруга уже почти канючит.
Пошутили.
Хороша шутка…
Меня едва не изнасиловали, думаю с горечью.