— Садистом и палачом? — грустно улыбается прапорщик. — Ты что думаешь в НКВД, именно такие служили. Хотя учитывая, как извратили нашу историю… Ты хоть не думаешь, что войну американцы выиграли?
— Не-е-ет… Я как то брякнул похожую глупость, так у папки чуть инфаркт не приключился. Это был единственный раз, когда он мне врезал, так разозлился. После этого я школу поменял. Батя сказал, что учиться в подобном месте, где так преподают историю, я не буду. Так что поверьте, в подвиге русского народа я не сомневаюсь.
— Правильный у тебя папка, — улыбнулся Степаныч, — но бил все равно мало.
— Мало, — со вздохом соглашаюсь.
Руслан все так же сидел погруженный в свои мысли и никак не реагировал на разговор.
— А насчет генерала? То это был мой дед — отец моей матери. Погиб задолго до моего рождения. И садистом он не был, как и большинство профессионалов. А вот палачом — да. Ты ведь, Егорка, тоже, по сути, палач. И пытал и убивал, и казнил виновных. Или ты считаешь иначе?
— Нет, — говорю тихим голосом, — но кто-то должен это делать.
— Правильно. Так почему не мы? Или мой дед?
— Да я что, Степаныч? Я ведь и говорю, что уважение испытал. Это ведь страшно, лежать и знать, что сейчас умрешь!
— Нет. Не страшно, — очнулся от задумчивости Руслан. — Не страшно, если знаешь, что война закончена. Только немного жаль, что не увидишь больше дочь и жену, не понянчишь внуков. Но все это перевешивается тем, что из маленьких детских ручек, выпадает граната. Пусть эти руки и принадлежат немецкому ребенку, — и, опустив голову, вновь уходит в себя.
В мозгу проносится невероятная догадка, складывающая в единое целое кусочки мозаики. С некоторой оторопью смотрю на командира:
— Руслан?..
Подняв голову, смотрит на меня, потом махнув рукой, говорит Степанычу:
— А гори оно все огнем, скажи ему…
Степаныч задумчиво переводит взгляд с него на меня и грустно произносит:
— Познакомься, Егор, с моим дедом, — и показывает рукой на Руслана.