Что нами двигало? В кругу моих приятелей, уже распрощавшихся со студенческой беззаботностью, хватало вполне упакованных личностей. Квартиры, левые заработки и даже личные машины у особо удачливых — хватало на вполне пристойную жизнь. Но мы как заведенные то и дело повторяли на своих посиделках: поезд отходит, мы можем не успеть!
Нас толкало честолюбие. Оно, как загнанный в клетку скворец, металось в груди и долбило в мозг: думай, думай — делай, делай!
Вот мы и думали, а порой делали, причем такое, что без смеха и не вспомнишь.
Как-то раз в квартире соседа, превращенной в аналог мужского клуба, за очередной партией в нарды возник План. Приятель рассказал: на углу Московской, Ярославской и Тверской областей есть село — такая Тмутаракань, где можно за бутылку водки взять ведро клюквы. Другой приятель, мой говенный квазикомпаньон и бизнес-соперник в будущем, говорит:
— Давай к твоей «шахе» прицепим мой фаркоп, возьмем у твоего деда прицеп, накупим водки и рванем делать бизнес!
Я с умным видом:
— Нужна тара под клюкву, — начитался про затоваренную у Аксенова, интеллектуал хренов.
Готовимся.
Надо купить водку. Подваливаем на колесах к магазину с черного входа, там кучкуется народ. Точно будет завоз! И прямо на наших глазах подъезжает крытый грузовик. Державин (его так приятели прозвали) мне говорит:
— Лезь под машиной прямо в подсобку, у меня одежда чистая.
Полез. Договорился. Тащу на себе два ящика водки в мешках из-под сахара. Народ бунтует — Державин быкует. Уехали.
Забили прицеп водкой и картонными коробками. Едем. Цивилизация все дальше, болота с клюквой все ближе. Я кричу в окно, подсчитывая будущие барыши и путая героев «Пятнадцатилетнего капитана»:
— Я — Себастьян Негоро, торговец огненной водой!
Асфальт кончился, пошел слалом по дороге леспромхозов. Трясет адски.
Проезжаем поселок. Державин спрашивает:
— Может, местный хозмаг заценим на ништяки? Тут, в провинции, чего только не встретишь.
Остановились, пошли в магазин. Веники и ведра. Возвращаемся — вокруг машины ходят кругами мужики.
— Шо вещем вкушного? — интересуются аборигены, шамкая траченными бытом челюстями.
У меня на машине запорожские номера. Потому отвечаю на автомате:
— Яблок нема!
Уезжаем. Тут Державин грустно вздыхает и говорит:
— А не кажется тебе, что от машины водкой воняло?
Я по тормозам. Выхожу — из клюзов прицепа льется водяра! Побили! Я давай стакан подставлять — Державин, гад, ржет! Короче, тридцать процентов в бой. Уже не смеюсь.
Приехали в деревню, нашли дом по наводке. Чуть не получили по сусалам от местных баб: будете знать, как наших мужиков спаивать!
Несолоно хлебавши дуем домой. А вокруг — красота! Сосны после сбора смолы, как резные столбы дворцов! И грибов завались.
Остановились. Выпили по пять капель — стресс снять. Собрали грибов, похожих на рядовки. В ближайшей деревне сменяли немного водки на картошку (та еще сцена обмена) и поехали домой. А ночью распродали с машины остаток водки по червонцу за бутылку и вышли в ноль.
Мы по первости не делали бизнес, мы в него играли — с тем же азартом, что и в нарды. Хотелось утереть нос приятелям, выкинуть «шесть-шесть» в ответ на их «два-два». За подобный романтизм жизнь вскоре спросит с нас строго.
А еще нужно было выдавить из себя стыд. Как зубную пасту из тюбика — бесповоротно. Помню, как тот же Державин, вечный змей-искуситель в моей тогдашней жизни, зазвал меня ночью торгануть пивом на нелегальном торжище автозапчастями на МКАД. Боже, какой стыд меня тогда душил, как я прятал лицо, чтобы, не дай бог, не узнали знакомые. Я даже не заметил, как у меня украли из открытого багажника выставленный на продажу аккумулятор, настолько мне было не по себе.
Пройдет немного времени, и стыд улетучится. Не мы такие — жизнь такая, как бы это банально ни звучало. Новые времена изменят нас, наивных совков, сдерут с нас, как кору, все то светлое и благородное, что привила нам советская власть и семья — крепкое товарищество, веру в родину и гордость за великую страну, дружбу народов, уверенность в завтрашнем дне. Жалею ли я об этом? Маржой клянусь — жалею!
Дачи: готов к труду и спорту
Если бы во времена моей молодости существовала желтая пресса, ее корреспонденты не вылезали бы из кооператива РАНИС, что на Николиной Горе. Вот где была наивысшая концентрация сливок общества, партийно-государственной и научно-культурной элиты, и ее отпрыски составляли закрытое сообщество, разбившись на две группы со странными названиями «капище» и «блевище».