Майор поднёс ко рту жестяной рупор и, повернувшись к роте Орлова, хорошо поставленным голосом торжественно произнёс:
— Дорогие соотечественники! Сегодня мы провожаем на войну очередной…
Майор теперь повернулся в другую сторону, и до Павла донеслись лишь отрывки слов: мы… по… жизн… да здр…
После него выступал один из толстячков. Как понял Орлов, это был крупный правительственный чиновник. Толстячок говорил долго, нудно и непонятно… Солдаты уже утомились. Они переминались с ноги на ногу, зевали и чесались…
Жестяной рупор из рук толстячка буквально вырвала женщина в сером платье и белой соломенной шляпке. Она являлась председателем одного из многочисленных комитетов парагвайских матерей. Но её страстную речь никто не слушал…
Наконец-то митинг закончился, и Ариас подал команду:
— Для прощания с родными разойтись!
Сразу же к солдатам ринулись люди, стоявшие вокруг площади. Всё смешалось…
Орлов, как башня, возвышался над всей этой говорящей, кричащей, плачущей и смеющейся толпой и наблюдал за происходящим.
Лейтенант Акоста держал в руках двух грудных детей. Рядом с ним стояла очень молодая стройная девушка и нежно гладила его по щеке.
— Акоста, оказывается, женат! И имеет двух близнецов! — удивился Павел.
Лейтенант Гомес находился в окружении большой группы детей стариков, женщин. Он рассказывал им что-то весёлое и при этом улыбался.
Стайка юных школьниц завалила букетами цветов солдата Каманьо. Рикардо, показывая пальцем на свою винтовку за плечами, что-то с гордым видом объяснял.
— Хорошой парень Каманьо! Получится из него настоящий мужчина…
— Капитан! А капитан! — оторвал Павла от мыслей тонкий голосок.
Он посмотрел по сторонам. Никого не было…
— Капитан! — послышалось вновь, и кто-то дёрнул Орлова за манжету гимнастёрки.
Павел опустил голову. Перед ним стояла девчонка лет пятнадцати, очень маленького роста. Её голова, с шикарными огненно-рыжими кудрями, находилась у Орлова на уровне его ремня. Изогнутые густые брови девочки, казалось, тоже имели цвет меди. Её красивое личико было обильно усыпано веснушками. В левой руке она держала букетик маленьких белых цветов.
— Тебя как зовут, капитан? — спросила девчонка, с восхищением смотря на него снизу вверх.
— Капитан Орлов! — ответил Павел и улыбнулся.
— Орлофф — это твоя фамилия! А имя? Как тебя зовут? — настырно допытывалась рыжая.
— Павел.
— Павел? — с придыханием в голосе повторила девчонка. — Ты иностранец?
— Да, я русский.
— Ух ты… — с восторгом, выдохнула она. — А меня зовут Жасмин. Мой папа ирландец, а мама — парагвайка. Моя фамилия Кейн.
— Жасмин? Это же название цветка! — теперь пришла очередь удивляться Павлу.
— Да, а тебе не нравится?
— Нет, очень нравится! — заверил Орлов, думая: «Нет, этой девочке не пятнадцать лет, а больше. Двадцать, двадцать два, или даже двадцать три года. Очень взрослые глаза. Кстати, они необыкновенные! Кажется, что из её глаз вылетают рыжие искорки. Сложена великолепно! Только росточком, как ребёнок…
— Слушай, Павел, а почему ты здесь один? Почему тебя никто не провожает на войну? — оторвала Жасмин его от мыслей.
— А у меня никого нет, — ответил Павел, продолжая рассматривать свою собеседницу. «Личико очень миловидное! Как у ангелочка! Ангел с веснушками…
— Как это никого нет? У тебя правда нет ни жены, ни детей? — искренне огорчилась девушка.
— Нет ни жены, ни детей. Мама — старушка есть. Но она очень далеко живёт. Во Франции, — вздохнул Орлов.
— Это плохо! Очень плохо! Одинокий человек — это несчастный человек! Особенно мужчина! — с нотками упрёка произнесла Жасмин. — Это тебе, Павел! — она протянула ему букетик белых цветов.
— Большое спасибо! — поблагодарил Орлов и, взяв его, нагнулся, чтобы поцеловать девушку в щёку.
В этот момент Жасмин вдруг бросилась к нему на грудь. Крепко обняв Орлова за шею, она впилась в его губы своими горячими нежными губами.
От неожиданности Павел распрямился во весь свой рост. Девушка продолжала висеть у него на шее, не отрывая своих губ.
— Сейчас упадёт! — пронеслось в голове у Орлова, и он нежно обнял Жасмин своей правой рукой.
Ему хотелось накричать на неё, пристыдить… Но через свою гимнастёрку Павел чувствовал, как дрожит маленькое упругое тельце девушки. И от этого ему вдруг стало жарко…
— Какое хамство! Какая нахалка! — думал Орлов, и вдруг его губы, непроизвольно, стали отвечать на ласки губ Жасмин. — Боже мой! Какой стыд! Какой позор! Здесь, в центре Асунсьона, на глазах у тысяч людей он страстно целуется с совершенно незнакомой ему рыжей и очень наглой девчонкой! Что же скажут солдаты? А офицеры?