— Но почему? Врач же сказал…
— Я помню, что он сказал. Но у меня к тебе вопрос, чем лично ты поможешь своему жениху?
— Эм, не знаю… буду рядом. О, я же курсы массажа окончила, буду ему делать! — как я могла о них забыть-то. Поговорю с врачом и помогу любимому.
— Сомневаюсь, что тебе это позволят делать. Но, даже, если предположить такой вариант, это не будет у тебя занимать столько времени. Ты спокойно сможешь совмещать и учебу, и помощь жениху.
— Но…
— Тася, ты уже взрослая и должна понимать, что травма жениха — это не шутки. Ему нужна квалифицированная помощь, которую ты дать не можешь. Прости, что говорю так грубо, но лучше это сделаю я, чем другие. Твой Тимофей сильный мужчина и он себе не простит тебя прикованной к его кровати. Так, что моя дорогая, подбирай сопли и работай над конкурсной картиной и над эссе за пропущенные занятия.
— Элеонора Михайловна.
— Нет, Тасенька, второй раз терять время я тебе не позволю. Сегодня, конечно, езжай в больницу, а завтра — на занятия и два эссе. Я лично проверю.
В больницу приехала не в самом радужном настроении. Пусть Элеонора Михайловна была во многом права. Но как она не понимает, что сейчас у меня нет сил на учебу и работу?
В коридоре к родителям и Евгению добавилось еще четыре мужчины, если я правильно понимаю, то это его коллеги. Окинув всех взглядом поздоровалась. На родителей было стыдно смотреть. Вчерашние эмоции улеглись, зря я так нагрубила, можно было и мягче сказать.
— Таисия, — Иван Петрович выглядел так же, как и я, растеряно. — Прости, я вчера наговорил лишнего. Был не прав. Перенервничал. Я очень рад, что ты здесь.
— И вы меня простите, — робко улыбнулась и осмелилась посмотреть ему в глаза. В них не было вчерашнего холода, лишь тепло и усталость.
— Вот и славно. Сейчас доктора дождемся и, надеюсь, увидим Тимофея.
Ожидание затягивалось, впрочем, доктор точного времени и не назначал. Все молчали и старались друг на друга не смотреть. Только Иван Петрович что-то шептал жене на ухо, наверное, успокаивал, выглядела она не очень. Мне даже хотелось у пробегающих медсестер успокоительного попросить, но не решилась.
Из палаты Тимофея вышел доктор.
— Доктор, скажите, а Тимофей уже знает? — Надежда Егоровна озвучила и мои мысли.
— Конечно, он же не чувствует ног. Я не стал ему врать и сказал тоже, что и вам вчера, — окинул нас внимательным взглядом. — Всей толпой к нему идти не надо, сначала родители, потом невеста, а потом друзья.
Вновь ожидание. Господи, но сколько можно-то? Я так хочу к нему, сказать, что люблю и буду рядом, чтобы ни случилось. Вместе мы обязательно со всем справимся. Иначе и быть не может.
В конце концов дверь открылась, и я увидела Надежду Егоровну еще более бледной, а Иван Петрович сжал губы в одну линию и смотрел так, словно вся жизнь рухнула в один момент.
Взяв себя в руки прошмыгнула в не успевшую закрыться дверь. Слова застряли в горле. И дело не в обстановке палаты и капельницы. И даже не в невероятной бледности любимого. Тимофей лежал на боку с пугающей решимостью в глазах.
Сердце ухнуло в пятки. С таким выражением к смертной казни приговаривать, а не любимую встречать.
— Привет. Ты здорово нас напугал, — медленно прошла вперед села на стул.
— Я теперь инвалид, — его голос звучал глухо с надрывом.
— Не говори так, — погладила его руку. Мне было страшно к нему прикасаться, потому что боюсь причинить боль. — Ты обязательно встанешь на ноги. Я в интернете читала…
— Тася, какой интернет?! Я ног не чувствую! — рука начала движение к волосам, чтобы взъерошить их, но вспомнив о капельнице вернул ее обратно сжав руку в кулак. — Даже врач не дает гарантии!
— Не правда! — подскочила на ноги. — Тридцать процентов это больше, чем ничего!
Как же он не поймет, что надо бороться? Почему не хочет верить в хорошее? За десять лет работы он же стольких спас, почему же сейчас пасует?
— Тася, я не встану на ноги… да и не зачем теперь.
Видеть таким, всегда сильного и активного мужчину, было больно. Работа в МЧС из лекарства превратилась в потребность, которой болезнь лишила. Но как же мы?
— Что? Тим, о чем ты говоришь? У нас свадьба в ноябре… — из последних сил сдерживала слезы.
— Тася, никакой свадьбы не будет. Я тебя отпускаю, — закрыл глаза, и если бы мог, уверена отвернулся бы.
— Тим, я люблю тебя! — упала на колени перед кроватью не в силах больше держать слезы. Взяла в руки его лицо, упрямо сжатые губы, острые скулы и морщинка между бровей. — Посмотри на меня. Зачем ты это говоришь?
— Оказывается, чтобы услышать о твоей любви мне надо было стать инвалидом, — боль и тоска смешались в его глазах, горькая улыбка тронула губы. Покачал головой. — Уходи Тася.
— Нет, я тебя не брошу! Мне все равно будешь ты ходить или нет!
— А мне нет! Мне не все равно! И жалость твоя мне не нужна! — от резкого движения его тело дернулось и застонав спрятал лицо в подушке.
— Но…
— Девушка, да что ж вы делаете?! — я не заметила, когда он успел вызвать медсестру. Девушка быстро искала нужное на тумбочке, заставленной лекарствами. — Больному нервничать нельзя, а вы!
— Тася уходи! — я стояла оглушенная, не в силах пошевелиться. Медсестра, поняв, что меня видеть не желают, крепко взяла за локоть и вывела в коридор.
В коридоре ко мне подбежал Евгений, он что-то говорил, но я едва различала его из-за слез и совершенно не слышала из-за шока.
Я не могла поверить, что Тим от меня отказался, просто взял и выкинул, как уличного котенка. Он посчитал мою любовь жалостью. Но ведь это не так.
Сейчас остро пожалела, что не вышла за него сразу, без пышных торжеств и никому не нужного платья. Была бы его женой не смог бы прогнать, а теперь, что мне делать теперь?
Чужой запах ворвался в сознание отрезвляя. Отшатнулась. От падения меня удержали чужие руки. И тут же в мои вложили бутылку с водой.
— Пей, — Женя говорил строго, но у меня и мысли не было ослушаться. После истерики хотелось пить, умыться и заснуть, чтобы проснуться, когда все опять будет хорошо.
— Спасибо. Прости за истерику, я тебе рубашку намочила, — хорошо, что не красилась, а то испачкала бы так, что не отстирается.
— Что случилось?
— Тим меня прогнал, сказал, что свадьбы не будет. А он мне любой нужен, понимаешь?
— Понимаю, — светло улыбнулся, отчего не сердце стало чуточку светлее. — Но и ты его пойми. Дай ему время успокоиться и принять ситуацию. Я уверен, что сейчас в нем говорят эмоции. Позже все наладится.
— Спасибо.
— Рад помочь, если что мой номер у тебя есть. Правда, звони не стесняйся, — на минуту отвлекся на пришедший вызов. — Я для тебя такси вызвал. Пойдем провожу и может успею Тимку проведать.
— Прости, со мной одни проблемы.
— Да все в порядке.
Как добралась до дома не помню. Кот. Кровать. Темнота.
Глава 11
Тимофей
— Сынок, ты не прав, — родители узнали, что я прогнал Тасю, и теперь мама пыталась наставить меня на путь истинный.
Может запретить ко мне всех пускать? Почему-то все решили, что я должен бороться, должен быть сильным, должен… И никто не спросил, чего хочу я. Никто не спросил, что я чувствую в данный момент. Никто ни поинтересовался мной, как личностью.
Ты должен. Да никому я ничего не должен!
Я хочу тишины и покоя. Не хочу слышать о своих обязанностях и недостойном поведении. Можно подумать, что раз я мужчина, то не могу чувствовать боль и отчаянье. Не имею право на слабость и трусость. Но ведь я пока еще живой. И да, одиночество мне быстрей поможет, чем постоянное кудахтанье надо мной.
Взывают к силе и тут же забирают последние крохи своими причитаниями. Но я точно знаю, что сила — это не лицо кирпичом и отсутствие эмоций. Сила — это позволить их себе. Мужчины не плачут, ага, жаль, что у нас не спросили. Но зачем у нас спрашивать, когда мы должны, верно? Но кому я должен?