– Ммм... Не очень много, пятн... двадцать серебряников... всего-то. Понимаете, рецептура, она, поди, разнообразна, кой-какие ингредиенты нелегко достать или трудно произвести...
Странник молча отсчитал и положил на стол необходимую сумму, тут же привлёкшую к себе завистливые взгляды завсегдатаев и – слегка ошарашенный – хозяина заведения, не ожидавшего, что его наглость увенчается успехом: за двадцать монет серебром здешние мужики могли пить, не просыхая, целую неделю.
– А вот... свободной комнаты у нас, увы, сейчас нетути... – заминаясь, стал врать старый плут: он хотел лишь поскорее избавиться от гостя, который мог вызвать здесь проблемы. – Но животинку вашу мы накормим, я сейчас же распоряжусь об этом, – стараясь уйти от нежелательной темы, быстро закончил он.
– Ещё мне нужна посуда с водой и чистые полотенца, – отодвигая от себя пустую тарелку и беря чашу с настойкой, произнёс путник удаляющемуся трактирщику.
Тот пробормотал себе под нос «Конечно, конечно», мимолётно обернувшись.
Разносчица принесла этот необычный последний заказ, назвала плату за все услуги и, получив деньги, удалилась.
Оставив наполовину недопитым спиртное, чужеземец пропитал им край полотенца и аккуратно отстегнул нижнюю часть кожаного нагрудника, из-под которого показалось тёмное пятно. Кинжалом, напоминающим стилет, надрезал одежду в этом месте, вытер уже собственную кровь и перепоясался, прижав к ране сложенное надвое полотенце. Вторым он умыл лицо и руки, принявшись затем за меч – его он вытирал бережно и тщательно, словно нечто родное и хрупкое.
К этому времени около его стола уже топталась троица самых буйных местных детин, вооружённых камой и палицами. Их уверенность в своих силах оправдывалась, как это зачастую бывает, количественным преимуществом, а также подогревалась выпитыми градусами и, прежде всего, задетым самолюбием, требовавшим «восстановления справедливости» – в косном понимании неотёсанных дубин, разумеется. Занятый своим делом, путник совершенно на них не реагировал, в последний раз выжимая полотенце над миской с уже грязной багряной жидкостью. Игнорирование ещё более разъярило храбрецов, и самый крупный из них, нелепо бравируя, выпалил:
– Ты, это, чужак... Давай, извиняйся тут, сталбыть. И потом проваливай...
Чужак лишь на миг поднял на него ехидный, насмешливый взгляд и убрал уже чистый меч в ножны.
Опешивший и ещё более уязвлённый, подобно обманутому фокусом быку, главарь стукнул кулаком по столу и взревел:
– Эй, ты чаво, не расслышал, штоль, остолоп?! Я ща...
Договорить нахал не успел: путник в долю секунды уже вдавливал локтем его пустую голову к поверхности стола, туда же пригвоздив кинжалом одну из кистей – жёстко, но действенно, как показывал его опыт решения подобных конфликтов. Мужики вскочили со скамеек, два других – уже не таких смелых – лоботряса не решались действовать. Склонившись к трепыхающемуся молодчику, путник, всё так же оставаясь спокойным, произнёс:
– Ты всё сказал? Ибо я могу перерезать тебе глотку лишь за уже озвученное. Думай теперь, если в состоянии.
– Оставь его, слышь! – неуверенно прохрипел кто-то из толпы.
Несколько человек стали приближаться, но сверкнувшее лезвие дао молнией пронеслось прямо перед их побледневшими лицами, угрожающе рассекая воздух.
– Назад! – злобно прорычал странник. – Вы считаете, что я не справлюсь с толпой сиволапой деревенщины?
– Ты ранен!
– Сотни павших от моей руки были так же уверены в своём превосходстве. Мне не составит труда запятнать меч вновь, если помутнение рассудка толкает вас на его острие. Больше предупреждений не последует.
Воцарилось короткое напряжённое затишье, после чего раздался всё тот же хриплый голос:
– Ладно, ладно. Просто отпусти дурака, и тебе в самом деле лучше покинуть это место...
– Не смей указывать мне, старик, – презрительно ответил чужестранец. – Если бы все вы были немного сообразительнее, то заключили бы очевидную вещь, что, закончив чистить оружие, у меня больше не было оснований задерживаться в этой пропитанной рыбным смрадом хибаре.
Он убрал сдавливавшую руку с шеи напуганного лоботряса и пнул его от себя, выдернув кинжал и пряча его в крепление на голени, возвращая затем дао в ножны – однако эфес не отпустил.
– Вдолбите этому олуху как внезапно не закончить его жалкую жизнь в сточной канаве.
С этими словами он толкнул дверь, выходя наружу.
Взобравшись на немного отдохнувшую и сытую лошадь, окликнул мальчугана-слугу: