— Говорил же я: он подслушивает. — Вор помрачнел. — Но Карл меня все же тревожит — и сильно. Что нам с ним делать? Его запросто могли сегодня убить, надо же так кинуться в бой — очертя голову… А если ты не обратил внимания, то Матриарх сказала, что не станет больше помогать нам. Любая смерть отныне так же окончательна, как… — Он на хмурился, подбирая сравнение.
— Как временное поднятие цен телефонной компанией? — подсказал Ахира.
— Точно.
— Что до Карла… — Ахира развел руками. — Придется мне, видно, попробовать убедить его быть посдержанней. Он зациклился на этой идее насчет освобождения рабов — а ведь за наши головы и без того назначена награда. Мы не можем позволить ему вот так кидаться рубить всё и вся, едва завидев кого-то там в ошейнике.
Не то чтобы Ахира не понимал Карла. Как Джеймс Майкл Финнеган, он вырос в мире, где рабство считалось недопустимым. Или было по крайне мере прерогативой правительств, а не отдельных личностей.
Но в этом мире рабство от века было законом жизни; за один присест им ничего не изменить, что бы там ни наобещал Матриарху Карл в обмен на жизнь Ахиры.
«Уверяю тебя, Ахира, Карл сдерживаться не станет».
«Да? И почему же?»
«М-м-м… У вас это зовется профессиональной гордостью».
Уолтер Словотский кивнул:
— Дракон уловил суть. — Он потер глаза тыльной стороной ладони и сладко зевнул.
Ахира хлопнул Словотского по руке.
— День был нелегкий. Эллегон, пригляди за Пустошью. Уолтер, моя стража первая. Иди поспи. Часов через… не сколько я тебя разбужу. Думать обо всем будем завтра.
— В Таре? — Ответа Словотский не ждал. Он побрел прочь, насвистывая мотив из «Унесенных ветром».
Глава 2
«ЭТО ВЕДЬ НЕ СЛИШКОМ МНОГО?»
Надо быть очень осторожным, извлекая из опыта лишь ту мудрость, что заложена в нем, — иначе мы уподобимся кошке, усевшейся на горячую плиту. Больше она никогда не сядет на горячую плиту; но и на холодную она тоже не сядет.
Прежде, в годы учебы, занимаясь на множестве курсов сразу, Карл Куллинан пропускал рассветы с постоянством, достойным лучшего применения. Восход он видел лишь изредка, мельком, глазами, слезящимися от сигаретного дыма и припухшими от бессонных, проведенных «на кофе» ночей над книгами и конспектами, на миг оторвав взгляд от попавшейся в последний миг статьи или от необходимейшего теста.
Порой он договаривался с однокашниками — когда речь шла о лекции не слишком для него важной, — чтобы ему дали выспаться всласть; и тогда уж вставал далеко за полдень.
В то время он мог проспать все на свете.
Но с тех пор, похоже, кое-что изменилось, — подумал он, сидя по-турецки близ спящей Энди-Энди и кутаясь в одеяла от предрассветного холодка.
За Пустошью, цепляясь за небо алыми и оранжевыми пальцами, вставало солнце. Если смотреть на это прищурясь или — как Карл сейчас — полуприкрыв глаза, — красота сказочная.
«Я вижу, ты пробудился, — произнес голос у него в голове. — Наконец-то».
— Я проснулся, — прошептал Карл и осторожно потер спину. Боли не было — не было вообще. И не боль не давала ему спать. Проснувшись от ветерка, Карл побоялся засыпать снова: ему снилось, что он — только верхняя половинка себя, отсеченная поперек живота. И еще — бесконечный путь по лужам рвоты и крови.
«Оставь меня в покое, Эллегон». — Карл откинулся назад, заложив руки под голову. Вчера дракон подвел его; сегодня у Карла не было ни малейшего желания говорить с ним.
«Ты судишь, не разобравшись», — с укором проговорил дракон.
«Я сказал: оставь меня».
— Что там, Карл?
Шепот Энди-Энди теплым ветерком пощекотал ему ухо.
— Ничего. Спи. — Он прикрыл глаза. — Я тоже по сплю.
«Но мне надо с тобой поговорить…»
«Нет».
Энди-Энди придвинулась ближе, длинные каштановые волосы накрыли его лицо невесомыми шелковистыми прядями. Карл обнял ее и привлек к себе.
Он набрал полную грудь воздуха, а потом несколько долгих мгновений старался так сдуть с лица волосы, чтобы Андреа не проснулась.
Боги мои, как же я ненавижу утра… — Он открыл глаза. — Но с другой стороны…
Энди-Энди спала. Неровная кромка одеяла натянута по самую шею, окутанное дремой лицо прекраснее, чем всегда. Долгие ресницы, оливковая кожа, длинноватый нос с легкой горбинкой — по отдельным чертам о ее красоте совершенно невозможно было судить.
С другой стороны, возможно, я и предвзят. — Он протянул руку — откинуть одеяло…
«А с третьей стороны, может, тебе стоило бы дать отдохнуть и гормонам, и глазам, и вместо того, чтобы пялиться на ее грудь, поговорить со мной. Ты не понимаешь. Значит, я должен заставить тебя понять».
«Не надо». Эллегон мог передавать не только образы, но и чувства, и ощущения. Причем далеко не всегда приятные.
«Так ты выслушаешь меня?»
Карл вздохнул и осторожно убрал с лица волосы Андреа.
«Выслушаю, выслушаю. Потерпи немного».
Он выпутался из объятий Энди-Энди и выскользнул из-под одеял. Борясь с утренней сонной одурью, он натянул штаны, надел и зашнуровал сандалии и застыл, созерцая тунику и размышляя, надевать ли ее тоже: делать это ему было откровенно лень. Потом, решил он, сперва глотну кофе. Рассеянно поднял ножны с мечом и, перебрасывая их ремень через плечо, на мгновение задержал ладонь на обтянутой акульей кожей рукояти. В прежней жизни Карл все время терял вещи, но в этом мире потерять меч значило потерять жизнь.
У края поляны, у самого склона, спали Рикетти и Словотский — Карл слышал, как они храпят и посапывают. Поодаль, на плоском валуне рядом с прогоревшим костром, сидел Ахира — неспешно прихлебывая кофе, гном не отрывал взгляда от дремлющего пленника. Повернув голову, он приглашающе помахал Карлу алюминиевой кружкой.
Карл с благодарностью кивнул и пошел вниз по некрутому склону; трава касалась его ног прохладными, влажными от росы пальцами. Как ни странно, это было приятно: ощущение холода доказывало, что ноги действуют.
Воин уселся на плоский валун и, молча приняв от Ахиры кружку обжигающего кофе, взглянул на кострище. И покачал головой.
Ахира был слишком беззаботен. Возможно, если подкинуть на угли растопки, это и вдохнет в костер жизнь. А может, и нет. А спичек у них не так уж много. Когда они кончатся, придется пользоваться огнивом. Что само по себе не радостно, как бы кто бы ни наловчился с ним управляться в бойскаутском детстве. Это только кажется, что чиркать кресалом по кремню просто…
«Само собой. Но на твоем месте я бы об этом не беспокоился. Задумайся на минутку над тем, что костер потух, а кофе — горячий. — Над вершинами рощицы к небу взвилось рыжее пламя. — Обдумай сей факт. — Новый столб огня. — Обдумай хорошенько».
Карл отхлебнул кофе. Он был как раз таким, как ему нравилось: слишком сладкий на вкус большинства, с самой малостью сливок.
— Эллегон? Не торопи меня, ладно? По утрам я неважно соображаю.
Ахира крякнул.
— Как все. — Он посопел. — Спал-то хоть хорошо?
— Не сказать. — Воин покосился на правую руку. Пока он спал, кто-то смыл с нее кровь, но под ногтями набилась красно-бурая грязь — и волоски на тыльной стороне ладони были в ней же. — Снилась всякая дрянь.
— Не жди от меня сочувствия. Я всю ночь не спал.
— Словотский тебя не сменил?
Гном пожал широкими плечами:
— Я его не будил. Ему надо выспаться. И тебе тоже — вас ждет долгий путь. У нас почти ничего не осталось — придется кому-то отправиться в Метрейль на закупки. — Он хмуро глянул на Карла. — И на разведку — прежде, чем решать, что делать дальше, надо выяснить, что там и как после пропажи солдат. Так?
— Вовсе не обязательно. Мы можем устроить все так, что обвинение на нас не падет: оставим убитых лежать, где лежат, и вложим меч в руку мертвого раба. — Я даже не знаю, как тебя звали. Прости меня, кто ты ни был, но тело твое больше не нужно тебе. А нам оно поможет спастись. — Если кто-нибудь явится сюда с выяснениями, то решит, что вынужденный драться раб убил троих, а одного обратил в бегство. Кони же разбежались.