Ятри посмотрел на амару, идущего впереди. Каких богов почитает он?
Сзади таверны оказался небольшой яблоневый сад, который даже в блеклом свете неполной луны казался уютным. Вес стряхнул белые лепестки рано зацветших деревьев с двух ближайших кресел-качалок и небольшого столика с необычайно мастерски вырезанной ажурной ножкой. Перед охотником открылся удивительный вид на поле, которое слабо мерцало серебряным светом из-за цветущих кади. Обычно фермеры старались избавиться от этих растений, считая их сорняками, хотя на самом деле магия, текущая в их лепестках, помогала росткам перезимовать и в последствии взойти.
Вся эта утонченность никак не вязалась с экстравагантным убранством таверны. Вернее, с тем, которое там царило до появления грамда. Ятри вопросительно посмотрел на армару, но тот с едва уловимой горечью во взгляде наслаждался лунными лучами, словно они могли согреть его кожу.
Ятри учтиво кашлянул. Вес вздрогнул и вернулся мыслями на землю, где бы он ни витал секунду назад.
— Можешь удивиться, но уговорить фермеров оставить на полях кади не было такой уж сложной задачей, а мне очень хотелось как-то разнообразить этот вид.
Амару стянул со спинки своего кресла бардовый плед и закутался в него, хотя Ятри очень сильно сомневался, что мертвецам есть какое-то дело до окружающей их температуры.
— Получилось весьма уютно, — кивнул охотник, ерзая на кресле, внутри него все еще отдавалось эхом возбуждение битвы, — а теперь рассказывай, что ты тут забыл.
— Ничего я тут не забыл, — недовольно огрызнулся Вес, — были бы варианты получше, меня бы уже давно тут не было. Но какой у меня выбор? Как неприкаянный, шляться из одной деревни в другую, в страхе, что на следующий день полоумные крестьяне поприветствуют меня с факелами и вилами? Словно вор, через окна прокрадываться в спальни к миловидным девушкам и пить их кровь? Увольте, я еще не потерял остатки своего достоинства. А тут... — он слегка притих, но потом недовольно скривился и продолжил свой монолог уже бодрее, объясняясь не столько перед охотником, сколько перед самим собой. — Мне от них что нужно? Правильно, кровь. А этим несчастным и одиноким барышням? Чтобы я был красивым, обворожительным и мог доставить им удовольствие. Красив и обворожителен я в силу своей смерти, так почему бы мне не воспользоваться этим и не получить еду, кров и приятную компанию вместо паранойи и ночевки в грязи? И это однозначно лучше, чем, когда на тебя с криками: «Вампир!» — Вес изобразил, как, по его мнению, выглядят испуганные крестьяне и замахал руками, — бежит орава грязных людей с кольями в руках. Почему вообще деревянные колья? Ими даже упыря не убить. Бредятина. И вот это терпимость к официально дружелюбной расе? — но потом его мысли снова перескочили. — Хоть можешь представить, каково доставать из тела занозы? Это просто ужасно!
После этой гневной триады, Ятри мог с уверенностью сказать, что амару очень давно не разговаривал ни с кем так открыто. Вес сбросил с себя плед и могло даже показаться, что на мертвенно-бледных щеках проступил румянец, но скорее всего это было какой-то блик или отсвет от бардового пледа. Ему даже стало немного жалко бессмертного и одновременно стыдно, ведь сам неоднократно сдерживал себя, чтобы не назвать его вампиром, что явно очень сильно задевало Веса. Вампиры считались лишь немногим интеллигентнее упырей, но все равно представляли собой жалкое зрелище, особенно в сравнении с мертвецами из пустыни Ниджи.
— Так вернись назад в Камико, делов-то.
Вес тут же метнул на охотника гневный взгляд и закутался в плед. Ятри понял, что задавать этот вопрос не стоило. Судя по рассказам, которые доходили до его ушей, еще никто в здравом уме не покинул Камико по собственной воле.
— Поэтому твое имя такое короткое... — заметив недовольно приподнятую бровь амару, Ятри поспешил объясниться: — Вас не более двухсот человек, у нас есть книга, где записаны имена всех поколений. Учителя пытались заставить меня их выучить, но я запомнил только, что они все звучат странно и длинно.
— Зачем вам запоминать нас? Это не имеет никакого смысла, — Вес недовольно отбросил лист, упавший ему на голову, с еще большей злобой он посмотрел на таверну, в которой уже начинал подниматься хлопотливый шум.