— Они должны пропустить. Рядом будет Никий, он поможет тебе. В руках ты будешь держать свиток.
— Какой свиток?
— Все равно какой,— усмехнулся Теренций.— Это может быть просто кусок бумаги. Пусть думают, что ты хочешь подать прошение самому императору. Ты понял?
Онисим кивнул (скорее непроизвольно дернул головой):
— Да.
— Вот и все,— сказал Теренций и сделал шаг к двери, будто собрался уйти.
— Постой! — Онисим поймал его за край одежды.— И это все? А дальше, дальше что?
Теренций посмотрел на него насмешливо:
— Дальше? Ты не знаешь, что делать дальше?! Я удивляюсь тебе, Онисим. Ты подойдешь к носилкам, вытащишь меч или нож, спрятанный под одеждой, и сделаешь то, что так любишь делать. Тут я тебе не советчик, я плохо обращаюсь с оружием.
— А как я...— начал было Онисим, запнулся, несколько мгновений находился как бы в нерешительности, потом все-таки спросил: — Как я уйду после того... после того, как...
— После того, как убьешь его? — помог ему Теренций, проговорив это так просто, будто речь шла о сущем пустяке.— Никий попытается бежать с тобой через заднюю часть дворца, он хорошо знает все ходы и выходы. Но, конечно, это будет непросто, и можно рассчитывать только на удачу. Никий просил передать, что ты должен понять, на что идешь, и что вероятность спасения очень мала. Или ты сомневаешься? Тогда?
— Мне нечего сомневаться! — резко перебил Онисим.
— Значит, ты пойдешь и сделаешь это.
— Я уже сказал.
— Очень хорошо,— кивнул Теренций,— я передам Никию, что ты готов и сделаешь. Он еще просил сказать, что такого случая может больше не представиться.
— Да, да,— с досадой выговорил Онисим и нетерпеливо махнул рукой,— я все понял.
Теренций снова шагнул к двери, но остановился, повернулся и внимательно, с ног до головы, молча оглядел Онисима.
— Ты что? — недовольно буркнул тот.
— Нужно переодеться, так тебя не пропустят к носилкам императора. Ты должен выглядеть как патриций. Ты сможешь достать хорошую одежду?
Онисим молча кивнул.
— И вот еще что.— Теренций взял руку Онисима и протянул ее поближе к свету.— Тебе нужно заняться руками.
Онисим выдернул руку:
— При чем здесь это!
— Не обижайся, Онисим,— насмешливо улыбнулся Теренций,— но я слишком долго прослужил в доме Аннея Сенеки и видел разных господ: и древнего рода, и совсем захудалых.
— Ну и что? — еще не понимая, но с вызовом бросил Онисим.
— А то, что у всех у них чистые руки,— назидательно пояснил Теренций.— Господа больше всего отличаются от рабов и простолюдинов именно руками. Ногти аккуратно подрезаны, и нет грязи под ними. Запомни, обязательно чтобы не осталось грязи.
— Ты думаешь...— развязно начал было Онисим, но Теренций строго перебил его:
— Я думаю, что нельзя погубить все дело из-за какого-то пустяка. У преторианцев наметанный взгляд, тебе не поможет никакая одежда, если они увидят твой руки. Ты понимаешь меня?
— Да,— помолчав, глухо отозвался Онисим.
Теренций вышел в дверь и сказал из коридора:
— Пусть твои люди проводят меня. И отпусти Симона, он ни в чем не виноват, ему было приказано охранять Никия.
— Это мое дело, ты не лезь в это,— с раздражением ответил Онисим, проходя в дверь вслед за Теренцием.
Лишь только они вышли на крыльцо, к ним подбежал запыхавшийся человек. Взглянув неприязненно на Теренция, он поманил Онисима рукой.
— Говори здесь! — властно приказал Онисим.
— Он... он бежал,— задыхаясь выговорил человек.— Мы потеряли его... в темноте.
— Ладно,— недовольно бросил Онисим и кивнул на Теренция.— Возьми кого-нибудь с собой и проводите его. Он вам скажет куда.
И более ничего не добавив, Онисим вернулся в дом, с силой хлопнув дверью.
Глава девятнадцатая
Сначала Нерон сказал «нет». Никий не пытался его убеждать, смотрел виновато. Они были одни и разговаривали вполголоса. Время от времени император поглядывал на дверь. Никий подумал, что власть над Римом — одно, а власть в собственном дворце — совсем другое. У императора во дворце было не так уж много власти.
— А этот человек,— недовольно сказал Нерон,— как его...
— Онисим.
— Онисим,— повторил Нерон.— Ты говоришь, что он принадлежит к сообществу христиан.
— Да, принцепс, я знал его еще по Александрии.
— Ты знал его еще по Александрии! — вскричал Нерон (ему очень хотелось по-настоящему рассердиться, даже впасть в неистовство, но почему-то не получалось. Дело было слишком серьезным, и его все равно надо было решать).— Значит, ты знался с врагами Рима! — Он гневно округлил глаза, но проговорил последнее значительно тише.— Отвечай: ты знался с врагами Рима? Может быть, ты и сам враг?!
— Я не знался с ним, принцепс,— рассудительно и спокойно отозвался Никий, впрочем, глядя на императора по-прежнему виновато,— я просто знал его по Александрии. У него с моим отцом были торговые дела, я в этом плохо разбираюсь. Я был значительно моложе, чем даже сейчас, и плохо понимал, кто враги, а кто нет. Мне стыдно, принцепс, но тогда мне не было до этого никакого дела.
— Но ты встречался с ним здесь, тайно встречался!
— Я видел его только раз. Он остановил мои носилки, наверное, следил за мной. Он знал, что я бываю во дворце, и просил помочь ему.
— А ты? Что ответил ты? — Нерон подошел к Никию вплотную и, прищурившись, вгляделся в его лицо.
— Он сказал, что его разыскивают, просил помочь.
— Чем? Чем помочь? Отвечай!
Никий пожал плечами:
— Деньгами, принцепс. Он просил денег.
— И ты дал?
— У меня было немного, и я сунул ему, вот и все.
— Значит, ты знал, что он враг Рима, а следовательно, и мой враг, и ты отпустил его, не рассказав об этом, к примеру, Афранию Бурру. Не-ет, ты не рассказал, ты отпустил его да еще дал ему денег. Ну, что ты скажешь на это?!
— Я боялся, принцепс, но я...— Никий помедлил, прежде чем продолжить, посмотрел на императора особенно нежным взглядом.— Я не чувствовал за собой никакой вины.
Нерон угрожающе усмехнулся:
— Но если ты не чувствовал, как ты говоришь, за собой никакой вины, то почему же ты боялся?
На глазах у Никия выступили слезы, когда он сказал:
— Я жалкий провинциал, что я значу при твоем дворе, принцепс! Даже то, что я люблю тебя, вызывает у других злобу. После покушения Афраний обвинил меня в сношениях с христианами. Что бы он сделал, расскажи я ему о встрече с этим Онисимом? Боюсь, принцепс, даже ты не смог бы защитить меня. Но посуди сам, если бы я чувствовал за собой вину, разве бы я сказал тебе о том, о чем сказал? В конце концов, я мог бы избавиться от Онисима совсем по-другому, для этого не нужно придумывать то, что я придумал. Я делаю это лишь ради тебя, потому что люблю тебя больше всего на свете, больше себя самого и больше собственной жизни. Если ты считаешь меня виновным, то вправе убить, Но даже ты не сможешь заставить меня перестать любить тебя.
У Никия перехватило дыхание, он приложил руку к груди, дышал прерывисто. Некоторое время Нерон молча смотрел на него — Никий почувстьовал, что его слова произвели впечатление. Наконец император медленно выговорил:
— Ты красноречив, Никий,— и, отойдя, опустился в кресло, сел вполоборота к Никию и, глядя в стену, закончил: — Я и сейчас не верю тебе, но при этом,— он грустно усмехнулся,— ты убедил меня. Если это игра, Никий, то очень хорошая игра, а ты знаешь, я люблю искусство больше, чем жизнь. В конце Концов, нет никакой правды, есть лишь умение убедить собеседника в ее существовании. Ты умеешь, Никий, и это вызывает во мне уважение.
Никий не ответил, стоял неподвижно, думал: «Самое время потерять сознание». Но тут же остановил Себя: «Нет, это лишнее. Тут главное — не переиграть».
Нерон искоса посмотрел на него, сказал так, будто не было предыдущего выяснения, будто он был заранее согласен с планом Никия и только прояснял детали: