— Каа-чан… — голос Мамору стал тихим, будто он боялся задать вопрос, который был на его языке. — Ты убивала кого-нибудь?
— Нет.
В Рассвете Мисаки ходила на уроки боя и медицины, а потом училась резать с клинической точностью. Она ударяла преступника по слабым точкам, делая его неспособным биться, а потом сгущала кровь, чтобы она не вытекла вся до прибытия властей. Она забирала сухожилия, глаза и конечности, но не жизнь.
— Я еще никого не убивала, но… — Мисаки потерла кожу между большим пальцем и указательным, где появлялась мозоль.
— Но что?
— Я убила бы, — Мисаки подняла голову, посмотрела на сына. — Если бы до этого дошло, я убила бы, не медля. Если бы нужно было спасти Робина, я бы убила столько людей, сколько нужно было.
— Кто такой Робин? — спросил Мамору.
— Он… — тепло. Надежда. Солнце, сжигающее туман. — Робин — каритийская птица. Это метафора.
— О.
— Я знаю, все сейчас кажется сложным, — сказала Мисаки, — но важный вопрос… Если бы чужаки пришли, желая убить тебя и меня, всех твоих младших братьев, что бы ты сделал?
— Я бы убил их, — решительно сказал Мамору. — Я бы не думал об этом. Я бы убил их всех.
— Вот, — Мисаки указала на его грудь. — Это все, что тебе нужно.
— Правда? — Мамору задумался на миг. — Это так просто?
— Так было для меня. Но… может, тебе не стоит равняться на старушку, — Мамору не был похож на нее. Если подумать, он был больше похож на тех, кого она убила бы или ради кого умерла бы. — Может, окажется, что ты хочешь биться за идеал выше. Ты благороднее меня.
Мамору был удивлен.
— Ты благородная, Каа-чан.
— Это самые глупые твои слова за весь день. Соберись.
Теперь Мамору впитал факт, что его мать могла биться, и его мозг коро начал разбирать, как она сражалась. Он улавливал ее уловки, и ей приходилось показывать больше, изобретательные способы отражать его атаки. Когда-то она вела этот танец с самыми важными людьми в ее жизни — наставниками, близкими друзьями и опасными врагами. Но ее тело изменилось с тех пор. Ее клинок резал не так быстро, как ее мысли, а ее суставы возмущались все настойчивее с каждой атакой, пока она не поняла, что больше уже не вынесет.
Поняв, что ее мышцы вот-вот откажут, она отбила удар Мамору и перешла к атаке с разворота, чтобы посмотреть, получится ли у нее. Она запнулась и застыла, но увидела по лицу Мамору, что он был впечатлен.
— Я еще не видел, чтобы кто-то так бился, — сказал он, — даже дядя Казу. Это не техники Цусано.
— Верно, — Мисаки уперлась ладонями в колени, пытаясь скрыть, как запыхалась.
Ее первым учителем был отец, который учил ее вместе с братьями веселья ради, не понимая, что он садил семена, которые глубоко прорастут в любовь к сражениям в ее дочери. Но он повлиял на нее не сильнее всего. Это сделал мастер Вангара, дикий мечник Яммы.
— Откуда эти техники? — спросил Мамору.
Мисаки покачала головой и выдавила между вдохами:
— Мы не говорим об этом.
— Ты в порядке?
— Да, — она кивнула, потирая правое предплечье, — просто почти без сил. Прости, сын, думаю, у меня больше нет сил. Мышцы уже не такие.
— Ты не тренировалась все эти годы?
— Конечно, нет, — сказала Мисаки. — Домохозяйки не сражаются.
— Прости, — сказал Мамору. — Я не понимал… Для тебя это точно тяжело.
— Не глупи, — рассмеялась Мисаки. — Такого веселья у меня не было годами. Тебе нужно тренироваться самому, пока твой отец не придет. Если кто-то спросит, меня тут не было.
— Ты любишь сражаться, — сказал Мамору. Это был не вопрос. — Как ты могла это оставить?
— Я… — Мисаки притихла, потирая руку, пытаясь придумать ответ, который был бы понятен ее сыну. — Я узнала, что для меня важно не само сражение, а защита людей, которые мне дороги. Мне никогда не нужен был меч, чтобы защитить тебя, чтобы растить тебя так, как хотел твой отец. Забота о семье означала перестать сражаться, и я это сделала.
Мамору молчал мгновение, и Мисаки подняла взгляд, он смотрел на нее со смятением на лице.
— Что такое? — спросила она.
— Почему ты зовешь себя эгоисткой?
Мисаки не смогла придумать ответ, скуление донеслось из коридора, и Мамору повернулся на звук.
— Изумо.
— Это моя тревога. Глаза вперед, — Мисаки прижала боккен к его челюсти, повернув его голову. — Думай о том, что впереди тебя.