Школа пошатнулась, лишив Мамору равновесия, и ему пришлось прижать ладонь к стене, чтобы остаться на ногах. Он смутно осознавал, что не мог позволить Квану стоять там и говорить такое. Он должен был биться. Мацуда всегда стоял и бился, но Мамору еще не страдал так от удара ногой, кулаком или тренировочным мечом. А тут он был потрясен до глубины души.
— Я тебе не верю, — сказал он, хотя обсидиановый пилот смотрел на него с экрана Квана. — Это не настоящее. Э-этого не может быть…
— Это не единственный мемориал, — Кван открыл другую картинку. — Этот в честь двух тысяч бойцов Яммы, которые умерли, помогая Кайгенской империи защитить Джунгсан и отогнать ранганийцев к нашей нынешней границе.
Разреженный горный воздух обычно не беспокоил Мамору. Почему он вдруг ощутил себя так, словно в теле не осталось кислорода?
— Нет, — он мотал головой. — Нет, нет. Этого не может быть. Хибики-сэнсей говорит — все знают — что ранганийцы не дошли до Джунгсана. Э-это глупо.
— Я тоже не хотел в это верить, но улики серьезные. Наша империя не пережила бы революцию Ранги без помощи Яммы. Ямманкам нет смысла врать об этом.
— Но они явно врут, — настаивал Мамору. — Точно врут. Если бы все это было правдой, если все эти ямманки бились тут, почему мы не знаем об этом? Почему Хибики-сэнсей не говорит нам?
— Он бывал вне Кайгена? — спросил Кван.
— Вряд ли, — возможно, Хибики-сэнсей никогда не покидал провинцию Широджима. — Но мой дед бился в том сражении. Старшие родственники многих побывали там. Почему они не говорят об этом?
Когда он сказал это, Мамору понял, что ни разу не слышал о Келебе подробно. Его дед, Сусуму, когда был жив, говорил о войне размыто.
— Может, правительство так им сказало, — предположил Кван. — Так бывает. Если император и хорош в чем-то, так это в цензуре.
— В этом нет смысла, — Мамору боролся со странным головокружением, пытался привести мысли в порядок. — Это Кайген. Мы — культура воинов. Император и его чиновники не стали бы относиться с неуважением к тысячам павших воинов, скрывая их смерти. Кайгенцы или нет, те солдаты бились и умерли тут. Как можно думать, что Кайген отнесся бы к этому с таким неуважением?
— Потому что Кайген — не культура воинов, — нетерпеливо сказал Кван. — Я знаю, ты думаешь, что это так. Вы в этой деревне цените старые обычаи. Но ты был хоть раз вне этой провинции?
— Я… нет, — признал Мамору.
— Потому ты и не знаешь, — сказал Кван. — Ты не мог бы, но остальная империя не поддерживала сто лет старые ценности воинов. Императору плевать, кто живет и умирает, и ему плевать на благородный бой. Ему важно, чтобы империя осталась целой под ним.
— Но… — Мамору растерялся. — Но это не может… это не объясняет, почему правительство врет нам о Келебе.
— Объясняет, — сказал Кван. — Вы — Меч Кайгена. Вы — буфер между Рангой и восточными островами Империи. Императору нужно, чтобы вы считали себя непобедимыми. И ему нужно, чтобы остальная провинция верила, что полуостров Кусанаги сможет их защитить.
— Зачем?
— Чтобы вы не покинули остров, остались тут и рыбачили на берегах, занимались фермерством, чтобы питать нашу умирающую экономику, умирали, защищая его земли, а не перебирались в города, где и без того полно жителей, понимая, в каком состоянии империя, как все остальные.
— Нет, нет, нет, — Мамору снова мотал головой. — Я тебе не верю, — он пятился от Квана, но слова северянина уже проникли в его разум, как яд. Он уже видел статуи Ямма. — Я тебе не верю.
— Мацуда-сан, — Кван потянулся к нему. — Все хорошо…
— Не трогай меня! — Мамору толкнул Квана. — Не подходи! — к его ужасу, Мамору понял, что его безупречно уверенные ладони задрожали.
— Мацуда-сан…
— Я сказал: прочь! — Мамору толкнул Квана так сильно, что тот врезался в дверь туалета. Он сделал пару неровных шагов и побежал по коридору. Он не знал, куда. Но подальше. Подальше от Квана.
«Ты — Мацуда, — пытался сказать себе он. — Ты — лед», — но море внутри бушевало и пенилось.
Пол пошатнулся, он врезался в стену. Он нашел под собой ноги, но весь мир будто кружился. Это не могло быть правдой — но и не могло быть ложью — но и не могло быть правдой, и Мамору не мог найти равновесие. Слова Квана сбили его мир с оси.
Мамору без цели блуждал, вышел из Кумоно. Ветер жалил его кожу, и перед глазами были песок в крови и падающие самолеты. Он впился в перила на уровне пояса, гора кружилась под ним. Туман, обычно знакомый, выглядел серо и жутко. Впервые за три года в шатающейся школе Мамору стошнило.
Желудок Мамору успокоился, когда он выплеснул почти все содержимое на склон горы. Он не понимал, что с ним случилось, и он решил не думать об этом. Не было ничего хорошего в том, чтобы снова ощущать ту позорную слабость ото лжи Квана. Это было ошибкой. Все это: бой, извинение, разговор с Кваном. Никто не видел, как Мамору тошнило у перил. Он мог это оставить позади.
Собрав воду из тумана, он ополоснул рот, прогнал головокружение и сделал вид, что это не происходило. Это не произошло. Он сделал себя льдом. Непоколебимым. Неподвижным. Ничто не могло его задеть.
Он не говорил с Кваном вторую половину дня, хотя они сидели рядом на уроках. Он даже не смотрел туда. Кван, может, переживая за свою безопасность, не давил, и Мамору успешно притворялся, что он не существовал, до конца уроков. Они встретились после занятий для уборки, и пришлось говорить.
— Для чего это? — спросил Кван, Мамору вышел из чулана с мотком веревки на плече.
— Для тебя, — холодно сказал Мамору, — если не хочешь ходить по крыше без пояса безопасности.
— О.
Не глядя в глаза мальчика, Мамору привязал конец веревки к поясу Квана.
— Так я… ох! — Кван охнул, когда Мамору затянул узел. — Ай, — он с упреком посмотрел на Мамору. — Так я должен поверить, что ты не дашь мне упасть и разбиться?
Мамору хмуро посмотрел на него.
— Не будь идиотом. Если ты упадешь, упаду и я.
Закрепив другой конец веревки на своем поясе, Мамору вытащил стремянку из чулана и махнул Квану следовать за ним к ближайшему открытому коридору. Мамору не нужна была лестница, чтобы забраться на крышу, но мягкий горожанин не разделял его ловкость. Ветер успокоился с дневной тренировки.
«Хорошо, — подумал Мамору. — Уборка пройдет быстро».
Кван не выглядел так уверенно.
— Мы заберемся туда? — спросил он, Мамору поставил стремянку у края крыши.
— Да.
— И… ты уверен, что это не замысловатый план убить меня за измену? — дрожь в голосе Квана намекала, что он лишь отчасти шутил, и Мамору посмотрел ему в глаза.
— Если я убью тебя, то когда ты будешь с мечом в руке, — он кивнул на стремянку. — Полезай.
Из всех дел в академии Кумоно уборка крыши была самой опасной. Дожди Такаюби обычно мыли глиняную черепицу, но в изогнутых частях крыши собирались земля, ветки и мертвые листья. Когда крыша становилась заметно грязной, ученики забирались и чистили ее.
Было просто почистить черепицу потоками воды, но дядя Такаши запретил им использовать джийя. Вместо этого Мамору и Квану придется убирать слои прутьев и грязи голыми руками и бросать за край крыши. Задача уже была трудной из-за неприятного напарника, но Кван еще и боялся высоты.
Когда он поднялся до вершины стремянки и забрался на крышу, он дрожал.
— Я н-не могу… — пролепетал он, стоя на четвереньках. — Я не могу это сделать.
Мамору ощутил прилив мстительного удовольствия, что наглый мальчишка из города так боялся, но подавил чувство, не дав ему выйти из-под контроля.
«Ты — лед. Он не задевает тебя».
— Вставай, — сказал он.
— Не могу. Я упаду.
— Я сказал, что не дам тебе упасть, — сказал Мамору. — Я не вру. Вставай.
— Не могу! — раздраженно отозвался Кван. — Мышцы ног свело от безумного урока с мечами!
Мамору мог сочувствовать. Он не мог сосчитать, сколько раз у него болели ноги от тренировок — зато у него мышцы стали стальными — но было сложно сочувствовать кому-то, ноющему из-за простого дела.
— Просто терпи, — сказал он. — Скорее закончим, скорее пойдем домой.
— К-как ты можешь стоять, не падая? — спросил Кван.
Справедливый вопрос. Склон крыши не был резко наклонен, но гладкая глиняная черепица была скользкой. Даже теонит, рождённый на горе, как Мамору, не мог безопасно ходить по поверхности, а, кроме украшения из каменных драконов у широких балок крыши, держаться было не за что.