Освободив катану, Мамору повернулся в попытке сбить фоньяку с ног, но солдат в черном быстро отразил атаку. Управляя сломанным сансецуконом как нунчаками, он ударил оружием по лицу Мамору.
Спина Мамору рухнула на землю, его кровь забрызгала снег рядом с ним, как и один из его зубов. Он не мог ощущать рот. Он не успел встать, фоньяка прижал его ведущую руку коленом, оказавшись на нем. Металл звякнул и зашипел у шеи Мамору.
Мамору не понимал, что происходило, оглушенный, пока цепь не затянулась, и он не перестал дышать. Сансецукон был вокруг его шеи, фоньяка давил, душил его. Паника затопила Мамору, его тело бесполезно дергалось на земле.
Свободная ладонь скребла фоньяку, но движения были безумными. Он знал, что должен был тянуть снег для контратаки, но кровь гудела в его ушах, он растерялся. Лед, который он создал, трещал, не давал атаковать им.
Фоньяка наклонился, смеясь. Даже сквозь головокружение звук заставил Мамору моргнуть, мысль в его голове заставила его растеряться. Каа-чан?
Но его матери тут не было. Почему тот смех напомнил ее?
Мамору моргнул и в странный миг ясности нашел глаза фоньяки. Он был занят цветом формы и странным оружием, даже не посмотрел в лицо врага. Теперь он увидел мягкую линию челюсти и нежные черты. Красиво, подумал он, тьма подступала по краям его зрения, чтобы поглотить его.
Сверкнул серебряный клинок.
Такенаги рассек черный силуэт над Мамору, пробил позвоночник солдата. Ветер отбросил волосы Мамору. Он резко вырвался из удавки, закашлялся и захрипел, вернул холодное осознание в легкие. Юкино-сэнсей отбросил тело со своего ученика и спокойно смотрел, как оно упало.
А потом его лицо изменилось. На лице проступил шок, потом ужас, он понял то, что Мамору осознал мгновения назад.
Фоньяка был женщиной.
Ее лицо было милым, хоть цвет покинул щеки, глаза остекленели. Ей было около тридцати, не старше жены Юкино-сэнсея, Хиори, и хоть ее мрачный смех напоминал Мамору Каа-чан, она выглядела как Хиори…
Ладони на Такенаги дрожали.
— Нет… — тихо сказал Юкино-сэнсей. — Я не…
«Сэнсей», — пытался сказать Мамору, но не смог, отвернулся и сплюнул кровь на снег.
— Я не… — прошептал Юкино-сэнсей, и Мамору еще не видел наставника таким растерянным. Мечник не увидел другого черного солдата сбоку, не ощутил удар ветра.
Даже если бы Мамору смог говорить, предупреждение опоздало бы.
Воздух ударил по Юкино-сэнсею с жутким хрустом кости. От этой силы он пролетел пару баундов и рухнул в облаке снега дальше на склоне.
— Нет! — Мамору вскочил на ноги.
Он чуть не совершил ту же ошибку, что и наставник, но он заметил, что фоньяка готовится к атаке, успел пригнуться. Ветер ударил по склону, где он был миг назад, снес снег и оставил трещину на камне под ним.
— Ni hao kuai, — сказал солдат Ранги, встав на его пути.
Детская часть Мамору была в панике, все еще думала о хрусте тела Юкино-сэнсея от атаки.
«Беги! — умолял голос Каа-чан, он с хрипом дышал, сердце колотилось. — Если видишь черное, беги».
Но мужчина стоял между ним и Юкино-сэнсеем.
Мамору медленно выдохнул, убрал эмоции из разума и посмотрел на противника. Этот был мужчиной, тяжелее других элитных, которых видел Мамору. Он был без оружия, значит, атаковал голыми руками. С его крупным телом он не был подвижным бойцом, как женщина с сансецуконом или мужчина с двумя кинжалами. Наверное, этот атаковал ладонью, выбрасывая руку вперед, создавая вспышку давления воздуха.
Мамору смотрел, фоньяка опустился в стойку, отвел руку к грудной клетке, собирая фонью в своем ядре для взрывного удара. Одним из первых, что Мамору узнал от Юкино-сэнсея было то, что атаки, которые так заряжались, не могли исполняться быстро. Фоньяка должен был погрузиться в стойку, скопить силы, от этого он был неподвижным. Между ударами, разбивающими камень, был шанс… Мамору нужно было подобраться ближе и использовать его.
Фоньяки опаснее всего на среднем расстоянии — два-три баунда. Не задерживайся в этой зоне удара.
Мамору оценил баунды между собой и фоньякой взглядом. Он стоял дальше трех баундов, дальше оптимальной зоны удара. Фоньяка ждал, что они приблизятся.
Прости, Каа-чан.
Мамору шагнул в зону удара.
Фоньяка тут же напал, но бросок был уловкой, и Мамору прыгнул влево. Даже край атаки сбил его с ног. Но Мамору не стал тратить время, чтобы удержаться на ногах, а двигался с ветром, отлетел с ним и кувыркнулся. Он вскочил, носки впились в снег. Оттолкнувшись ногами и джийей, он бросился вперед с одной мыслью: «Сократи расстояние. Сократи его как можно быстрее».
Ранганиец уже занимал стойку, поднимал руку для второго удара. Мамору взял катану одной рукой, вытянул свободную руку, поднимая снег у ног мужчины. У него не хватало контроля, чтобы создать копье на бегу, но он мог просто создать лед.
В баунде от фоньяки Мамору бросился вправо, чудом избежал второй атаки. Ветер снова лишил его равновесия, но он не дал физическому удару отвлечь его. Ноги запнулись под ним, но он совладал со снегом и превратил его в лед вокруг ног врага.
Лед затвердел, Мамору оказался рядом с фоньякой. Мужчина попытался повернуться к нему, но, конечно, с примерзшими ступнями не мог. Он стал взмахивать рукой, чтобы ударить Мамору — кулаком, локтем или ветром, никто так и не узнал.
Мамору взмахнул мечом. Сталь попала по плоти, по кости, и рука фоньяки отлетела от тела. Каа-чан была права, такой удар был простым. Мамору следовал за мечом по дуге, повернул тело для второго удара, рассек обездвиженного фоньяку под рёбрами.
Мужчина издал ужасный звук, воздух вокруг него дернулся, словно от боли, пока он пытался тщетно вдохнуть. Мамору отвернулся от вида, стряхнул кровь с катаны и убрал ее в ножны.
Он одолел первого серьезного врага в бою. Его безымянный меч вкусил первое убийство. Этот миг должен был вызвать гордость, но Мамору ее не ощущал, просто неприятно колотилось сердце, он повернулся и взбежал по склону к Юкино-сэнсею.
Он знал, еще не дойдя до тела, что было слишком поздно. Ньяма мастера меча была сильной и заметной, но ее не было, когда Мамору упал на колени рядом с учителем. Юкино-сэнсей лежал на боку, Такенаги свободно покоился в его ладонях. Ветер ударил его так сильно, что его череп провалился, один глаз отчасти покинул глазницу.
Если бы Мамору был благородным воином, достойным его имени, он помолился бы. Он мог учесть, что этот мужчина был последним истинным мечником Юкино, что его смерть заканчивала род, тянущийся от предков, основавших Такаюби. Он мог найти слова уважения, чтобы облегчить переход учителя в Лааксару.
Вместо этого он дрожал, как ребенок, и сказал:
— Простите, сэнсей, — его голос был слабым. — Мне так жаль, — он коснулся ладоней мастера — рук, которые научили его, как держать меч. — Не уходите.
Он не учитывал, как ему повезло, что фоньяки не напали на его открытую спину. Он не заметил, когда вихрь и звон клинков окружили их. Он не двигался, когда ладонь мягко опустилась на его голову.
Дядя Такаши.
Он должен был что-то сказать. Должен был повернуться к дяде и командиру, но не мог заставить себя.
— Мамору, — сказал голос, и Мамору удивленно моргнул, поняв, что это был голос не дяди, а его отца. Он не думал, что Тоу-сама когда-то трогал его голову так… тепло. — Пора встать.
— Да, сэр, — автоматически сказал Мамору, но не мог заставить тело слушаться. Его ладони застыли на руках Юкино-сэнсея, не мог отпустить.
Он ожидал, что его отец нетерпеливо отругает его, может, поднимет на ноги. Но голос Тоу-самы был мягким:
— Он умер в бою, Мамору. Он родился для боя.
Мамору опустил голову в кивке, но не смог ее поднять.
— Фоньяка, сделавший это…
— Я убил его, — сказал Мамору без эмоций.
— Тогда ты отомстил за учителя, — сказал Тоу-сама со спокойной уверенностью, Мамору тоже хотел такое. — Он может покоиться с миром, но наша работа не завершена. Ранганийцы стали приплывать к берегу, как только торнадо разгромил рыбацкую деревню. Волны солдат не прекратятся. Следующая вот-вот дойдет до нас.
— Он умер, защищая меня, — Мамору не знал, почему сообщал об этом отцу. — Если бы он не спас меня, он бы еще…
— Тогда он оставил остальной бой тебе, — сказал Тоу-сама. — Ты разочаруешь его?
Мамору закрыл глаза. Тоу-сама, конечно, был прав. Он убрал руки от Юкино-сэнсея, сжал кулаки на снегу. Что он делал, рыдая на коленях? Юкино-сэнсей научил его быть лучше этого. Он ожидал, что Мамору будет лучше, когда отдал свою жизнь за ученика…
— Встань, — сказал еще раз Тоу-сама.
В этот раз, ради Юкино-сэнсея, Мамору послушался.
ГЛАВА 14: МЕЧ
Мисаки не удивила спокойная решимость, охватившая ее. Но ее удивило, что Сецуко заразилась этим от нее. Крепкая рыбачка ходила по дому с энергичной решимостью, закрывая окна и двери от растущего ветра. После того, как ее муж пошл вниз по горе, она не пролила ни слезы. Дрожь покинула ее дыхание и ладони, она была сосредоточена, глаза были широко раскрыты.