Мисаки обвинила бы его в сказках, но Казу ужасно врал, и он не говорил так, словно выдумывал. Вместо этого он звучал восторженно, словно он едва мог поверить в то, что описывал.
— Как? — сказала она.
— Кровь, Нээ-сан, — он повернулся к ней с восторгом в глазах. — Мы можем управлять кровью. Это так просто! Когда я использовал Анрю против тех фоньяк, это была не работа моих мышц. Это была кровь в моих венах — вся она двигалась в ответ моей воле.
— Что?
— Думаю, Анрю не просто так наш меч, — сказал Казу, — и это не из-за того, что один из наших предков — великан-полубог. Думаю, полностью развитый Цусано — только такой Цусано — может им владеть. Мы — единственный дом, чья джийя может двигать нашу кровь. И, видимо, на достаточном уровне, чтобы управление кровью преодолевало обычные физические ограничения.
— Боги, Казу, — выдохнула Мисаки. — Это поразительно!
Так Тоу-сама всегда заставлял свое тело совершать невозможное и продолжал делать это в старости. Он был не только физически силен. Он превратил кровь в продолжение своей воли. Течение крови двигало тело за него, и его стареющие кости и мышцы не страдали.
— Ты такая умелая, Нээ-сан, — Казу глядел на Мисаки. — Я удивлен, что ты не поняла это годы назад.
— Я не такая, — сказала Мисаки.
Казу описывал силу воли как навык, а сила воли никогда не была ее сильным качеством. Теперь ее младший брат вырос, она все еще была с джийя уровня ребенка. Да, она управляла ею лучше, чем любой ребенок, но джийя должна была становиться глубже с возрастом. Где-то в своей душе Мисаки все еще была девочкой.
— Но ты всегда была хороша с кровью, — растерянно сказал Казу.
— В мелких трюках, — сказала Мисаки, — когти и иглы, которые требуют много точности, но мало силы. И это всегда чужая кровь, — добавила она, — не моя, — Мисаки редко обращала джийю внутрь. Она не хотела думать о том, что лежало глубоко в ней. Судя по тому, что она знала, там все было искаженным, злым, это лучше было не трогать.
— В любом случае, — сказал Казу, — неделю назад я не мечтал бы бросить вызов Шепчущему Клинку. Теперь… я не могу это объяснить, но я стал больше. Я больше, чем Цусано Казу.
— И ты уверен, что то, что ты сделал на поле боя не было случайным? — спросила Мисаки. — Результатом пыла боя?
— Нет.
— Откуда такая уверенность?
— Моя правая рука все еще сломана. Не заметила?
— Нет, — сказала Мисаки. — Даже когда… — даже когда он сдерживал ее у дома. — Ты компенсировал рану, управляя кровью?
Казу кивнул.
— Как Тоу-сама компенсирует стареющее тело. Эта сила… я не понимаю ее полностью, но знаю, что это из воли защищать любимых. Я могу сделать это для тебя, Нээ-сан. Знаю, это не мое место. Но я буду защищать тебя, если нужно.
Она рассмеялась, чтобы скрыть волну эмоций.
— Ты такой драматичный.
— Знаю, — виновато сказал он. — Но я серьезно.
— Ты не должен влезать в брак другого лорда.
— Знаю, — решительно сказал Казу, — но скажи слово, и я это сделаю.
Он пристально смотрел ей в глаза, в его глазах было доверие ребенка и решимость мужчины. Ее младший брат все еще верил, что она знала, как лучше… как Робин, как Мамору…
Мисаки посмотрела на свои ступни.
— Мое слово стоит не так много, Казу-кун. Я — просто глупая женщина.
— Мисаки, — что-то в тоне Казу стало мрачнее. — Он тебя не ранил?
— Нет, — не физически. Физическую жестокость Мисаки могла стерпеть. Это она понимала.
Она должна была упрекнуть брата, сказать ему, что дела лорда с его женщиной были личными, но материнство сделало ее мягче. Она не могла упрекать Казу, когда он смотрел на нее с открытой тревогой.
— Ты вырос хорошим мужчиной, Казу-кун, — сказал она. — Но часть роли великого лидера — понимание, где твоя ответственность. Твоя тревога трогательна, но у тебя есть своя семья и своя деревня. Дай старшей сестре самой о себе позаботиться, нэ?
Казу хотел сказать больше, но закрыл рот и кивнул. Он вырос.
— А ты? — спросила Мисаки. — Я не смогла спросить о твоей жене и детях. Как они?
Она смотрела с теплом и каплей зависти, как ее брат засиял. Вопрос вызвал у него счастливый лепет о высоких оценках его дочери в школе, первых словах его малыша и ребенке, который родился летом.
— Кайда упрямая теперь, когда подросла. Слава богам, Айча терпелива. Я не знаю, как бы я справлялся с тремя малышами, как она. Та женщина — святая.
— Ты ее любишь? — вопрос вылетел у Мисаки, хотя замер за губами на пару мгновений. Может, был странно спрашивать такое, но ей нужно было знать.
Казу растерянно притих.
— Что?
— Твоя жена, Айча. Ты любишь ее?
Казу моргнул.
— Я… — судя по тому, как он нахмурился, вопрос ему еще не задавали. — Да, — сказал он после долгой паузы.
— Ты только понял? — тон Мисаки был шутливым, но любопытство — искренним. — Ты женат на ней семь лет.
— Это было не сразу, — сказал Казу. — Ясное дело. Мы были почти незнакомцами, когда сыграли свадьбу. Сначала она беспокоила меня. В первый год она тосковала по дому. Скучала по семье и полям в Хакудао. Я вырос в Арашики, так что не понимал, как неприятно кому-то, кто боится высоты, бури и океана, там жить.
— Ты боялся бурь, когда был маленьким, — отметила Мисаки.
— Но ты всегда знала, какими словами меня успокоить. И то, как ты говорила со мной, помогло, когда мне нужно было успокаивать мою жену.
— Серьезно? — удивилась Мисаки. Она помнила, что была нетерпеливой с Казу, когда он плакал.
— Ты была всегда терпеливой… И я был терпелив с ней, а после года она оказалась хорошей.
— Я впечатлена, — сказала Мисаки. — Терпение не было твоей сильной чертой.
Казу пожал плечами.
— Я знал, что наши родители выбрали нас друг для друга. И Тоу-сама с Каа-сан были такими мудрыми и хорошими. Я доверился их решению, и они угадали насчет нее.
— Да? — Мисаки склонила голову. Казу уже долго был женат, но все еще странно было думать о ее брате как о муже и отце. Он точно был неплох в этих ролях, но это было странно.
— Как только Айча перестала бояться, что мы упадем с утеса, она оказалась довольно спокойной… и умной. Она балансирует меня, когда я…
— Перегибаешь? — предложила Мисаки.
— Они нашли мне хорошую пару.
— Хм, — задумчиво сказала Мисаки.
— Они думали, что и тебе нашли хорошую пару, — сказал Казу через миг.
— Так они думали? — Мисаки знала о горечи в голосе. Ей было все равно.
— Я помню, когда они планировали брак, пока ты была в Рассвете, — сказал Казу, — Тоу-сама старался найти тебе самого сильного мужа. Первым делом он сказал свахам не беспокоить домом слабее или ниже нашего. Когда они спросили, почему, он сказал: «Мисаки сильнее и способнее многих мужчин. Она не будет уважать слабого мужчину».
— Я… не знала этого.
Мисаки не говорила с родителями о том, как они устроили ее брак с Мацуда. Там было слишком много боли. Она хотела любить их, благодарить их, и чтобы они гордились. Но было сложно делать это, ведь они продали ее мужчине, которого она не знала, пока она была еще девочкой в школе, влюбленная в другого.
— Я не участвовал в процессе, конечно, — сказал Казу. — Я был тогда слишком юн, но, признаю, что я много подслушивал.
— Ясное дело, — Мисаки улыбнулась.
— Я помню, сначала они говорили о твоем браке с Мацудой Такаши.
— Что? — поразилась Мисаки.
В этом был смысл. Отец, желавший лучшего для дочери, попытался бы выдать ее за первого сына. Тогда ее муж был наследником, обеспечивал ее будущее.
— Но Мацуда Сусуму отказал им, да? — сказала Мисаки. Ее свёкор постоянно жаловался на ее грязную кровь Цусано. Он не хотел бы смешивать ее с драгоценным первым сыном.
— Нет, — Казу удивленно посмотрел на нее. — Мацуда Сусуму был рад. Он предложил Тоу-саме выбрать между его первым и вторым сыном.
— Правда? — Мисаки не догадывалась, что Сусуму мог радоваться ее появлению в его семье, он всегда ненавидел ее. Но мужчина ненавидел всех, включая своих сыновей, так что это не было странно. Потому он и к ней был холоден и презрителен.
— И… наш отец выбрал Такеру?
Казу кивнул.
— Конечно, он и Каа-сан соглашались, что лучше тебе было выйти за первого Мацуду. А потом мы навестили всю семью Мацуда. Мацуда Сусуму представил наших родителей своим сыновьям, и Тоу-сама передумал. Он сказал… ну…
— Что он сказал? — Мисаки вдруг ощутила любопытство.
— Я, кхм… наверное, не должен это повторять, — виновато сказал Казу, — из уважения к духу Мацуды Такаши.