Харри с трудом проглотила кусок хлеба; некоторое время оба молчали.
– Что сталось с кобылой? – спросила она наконец.
– Родительница твоего Цорнина ведет свой род от его кобылы, – ответил Корлат, но таким тоном, будто следовал каким-то собственным мыслям. – Кобыла дожила почти до тридцати лет, и каждый год до самого конца приносила по жеребенку. Многие из наших лучших верховых коней происходят от нее. – Корлат взглянул на девушку, возвращаясь из мысленных странствий. – Линия этой кобылы называется Налан – верные. Ты можешь посмотреть это в родословной Цорнина.
– А у рода дамарских королей есть имя? – с деланой небрежностью поинтересовалась Харри.
– Имя моего отца, и его отца, и мое – Галконот, камень.
Она взглянула на его правую руку, тихо покоившуюся на колене. Корлат помолчал и добавил, словно речь шла о чем-то несущественном:
– Есть и другие имена для короля. Одно из них Тудорсонд. Рука со шрамом.
– А у домашних слуг и у охотников с конюхами тоже шрам от корима?
– Да.
Снова повисло молчание, и Харри гадала, на сколько еще вопросов ей удастся получить ответы.
– Однажды в горах, еще до Игр, Матин научил меня трем способам разжигать костер, но упомянул, что ты знаешь четвертый. Однако не открыл мне, в чем этот четвертый способ заключается.
Корлат рассмеялся:
– Как-нибудь я тебе покажу, если захочешь. Не сегодня. Сегодня у тебя от него голова заболит.
Харри сердито тряхнула волосами – умиротворения как не бывало.
– Я устала от половинчатых объяснений. То я дамалюр-сол, когда тебе это удобно, то я сиди тихо в уголке и не высовывайся, пока не наступит время опять вытащить меня на свет и показать войскам. Ты выбрал Матина мне в учителя, потому что он умеет держать язык за зубами?
Корлат слегка опешил, а Харри виновато спохватилась о том, как много ей рассказывал Матин. Хотя – тут она защищала себя – сведений явно не хватало. Никогда не хватало. Но она не могла не припомнить его ответ на ее вопрос, почему его выбрали для ее обучения.
– Я выбрал Матина, поскольку полагал, что он лучше всех научит тебя. Лучше его никого нет, и он терпелив и неутомим.
«И добр», – подумала Харри. Но она не перебивала, когда могла что-то узнать.
– Мы, горцы… полагаю, все мы, как ты говоришь, умеем держать язык за зубами. Но неужели тебе кажется, что ты узнала о нас так мало?
И Корлат посмотрел на нее… с тоской.
– Нет.
Ей стало стыдно. Помолчав, она продолжила:
– Пожалуйста, объясни мне, почему Матин не стал рассказывать мне ни одной из легенд о леди Аэрин? Они же часть вашей жизни, общая для всех. И ты вручил мне ее меч. А легенды, ну, некоторые из них, поют даже на весенних ярмарках на западе, где их могут слышать Чужаки.
Корлат побарабанил пальцами по парапету фонтана.
– Аэрин часть твоей судьбы, Харизум-сол. Считается дурной приметой… вмешиваться в судьбу. Матин боялся оказать тебе дурную услугу, много говоря с тобой об Аэрин, и я… теперь я чувствую то же самое.
Тук-тук-тук…
– Если бы ты выросла… здесь, ты бы слышала их. Но ты не отсюда. А была бы отсюда, возможно, ты не стала бы теперь тем, кто ты есть. Прости. – Он повернулся и взглянул на нее в упор. – Если… после того, как мы встретимся с северянами и боги нас рассудят, если ты и я уцелеем, я расскажу тебе все истории об Аэрин Драконобойце, какие знаю. – Он попытался улыбнуться. – Некоторые могу даже спеть.
– Спасибо.
На этот раз улыбка у Корлата получилась лучше.
– Их великое множество… вряд ли ты захочешь услышать их все.
– Я очень хочу услышать их все, – твердо сказала Харри.
Корлат убрал руку с каменного парапета и принялся крошить ломоть хлеба у себя на тарелке.
– Что до первого вопроса, смотри.
Он моргнул несколько раз, закрыл глаза, его пронзила дрожь. Затем он снова поднял веки и уставился яростным желтым взглядом на кучку хлебных крошек. Те вспыхнули, потрещали как бешеные несколько секунд и осели пеплом.
Харри ойкнула.
Корлат поднял на нее глаза, снова карие. Они смотрели друг на друга. Харри услышала свой собственный торопливый голос, слишком тихий и высокий: